Пропавшие девочки

22
18
20
22
24
26
28
30

Я продолжаю складывать в голове пазл, вспоминая все его намеки и оговорки за последние пару недель, и внезапно наступает момент просветления. Я была чертовой идиоткой все это время.

Паркер любит другую.

Ник, 20:00

Я встречаюсь с родителями прямо у «Серджио», потому что оба они приедут туда с работы. Понятия не имею, как Дара планирует туда добираться, но когда я забегаю переодеться, ее дома нет. Кондиционер включен на всю мощность, а света нигде нет. Но дом старый, и наряду со своими трещинами и таинственными звуками у него есть и собственная внутренняя температура, которая сегодня установилась, похоже, в районе восьмидесяти градусов.

Я принимаю прохладный душ, вздрагивая, когда вода попадает мне на спину, и надеваю самую легкую вещь, которая у меня есть. Это льняное платье, которое Дара просто ненавидит. Она всегда говорит, что, когда я в нем, создается впечатление, будто я собираюсь на свадьбу или что я девственница, которую должны принести в жертву.

«Серджио» расположен всего в десяти минутах ходьбы. Ну, или пятнадцати, если идти медленно, как я, пытаясь не вспотеть. Я обхожу дом и пересекаю задний двор, бросив, как обычно, взгляд на дубовое дерево и втайне надеясь увидеть красную футболку в ветвях, секретный знак от Паркера. Но на толстых ветвях лишь густая масса листвы, отливающая в лучах вечернего солнца изумрудным. Я ныряю в заросли деревьев, которые отделяют наш участок от соседского. Очевидно, Дара проходила здесь не так давно, потому что трава примята и кое-где вдоль тропинки обломаны ветки деревьев.

Выхожу на Олд Хикори Лейн в двух домах от Паркера. После коротких раздумий я решаю зайти и узнать, как у него дела. Отлынивать от работы – это совсем не похоже на Паркера. Его машина стоит на подъездной дорожке, но в доме тихо, и я не знаю, дома ли он. Занавески на его окнах (цвета морской волны в полосочку, те самые, которые он выбрал в возрасте шести лет) задернуты. Я нажимаю на звонок. Делаю это впервые в жизни, и, если честно, раньше я и не замечала, что у Паркера есть дверной звонок. Я жду, скрещивая руки и снова опуская их, ненавидя себя за то, что внезапно начинаю так нервничать.

Мне кажется, что наверху занавески Паркера подрагивают. Я делаю шаг назад и вытягиваю шею, чтобы разглядеть получше. Так и есть, занавески слегка колышутся. Теперь я уверена, что наверху кто-то есть.

Я складываю руки рупором у рта и кричу ему, как в детстве, когда хотела позвать его на улицу поиграть в стикбол или когда нам нужен был третий, чтобы попрыгать через двойную скакалку. Но на этот раз шторы остаются неподвижными. Никто не выглядывает в окно. В конце концов мне приходится развернуться и отправиться восвояси, испытывая какой-то дискомфорт (без каких-либо причин), словно кто-то следит за мной, наблюдает, как я шагаю по улице. Один раз я резко оборачиваюсь на углу, и, могу поклясться, занавески снова колышутся, словно кто-то только что их задернул.

Расстроенная, ухожу прочь. Похоже, я опоздаю на ужин, если не потороплюсь, но на улице все еще слишком жарко, и я могу только лениво ползти. Меньше чем через двадцать минут я буду сидеть за столом рядом с Дарой.

Ей придется поговорить со мной. У нее нет выбора.

Желудок подступает к горлу.

А затем, как раз когда я подхожу к парку Аппер Ричиз, я замечаю ее. Она собирается сесть на двадцать второй автобус. Тот самый, на котором я езжу в ФэнЛэнд. Отступила на пару шагов, пропуская вперед пожилую женщину с ходунками. Галогеновые огни автобусной остановки бросают отсветы, отчего ее кожа кажется практически белой, а глаза похожи на темные провалы. Она обхватила себя руками за талию и с этого расстояния выглядит намного младше.

Я останавливаюсь прямо посреди дороги.

– Дара! – кричу я. – Дара!

Она поднимает глаза и смотрит с озадаченным выражением. Но я слишком далеко, и улица, на которой я стою, уже изрезана длинными вечерними тенями. Она, должно быть, меня не видит. Бросив напоследок взгляд через плечо, она исчезает в автобусе. Двери захлопываются. Она уехала.

Я продолжаю свой путь к «Серджио», пытаясь справиться со своими дурными предчувствиями. Двадцать второй, конечно, идет в центр Сомервилля, но уже после того, как, сделав солидный крюк на север, огибает парк. Если она хочет явиться на ужин вовремя, было бы намного быстрее дойти пешком.

Но как она может пропустить свой собственный праздничный ужин? Это же ее день рождения.

Может, у нее опять болят колени или беспокоит спина. И все же я неосознанно замедляю шаг. Я боюсь, что приду в ресторан, а ее там не будет, и тогда все будет ясно. Она не придет.

Я добираюсь до «Серджио» в четверть восьмого, и мой желудок немедленно скручивает. Машины отца и мамы стоят рядом на парковке, словно это обычный семейный ужин. Как будто я могу просто войти внутрь и вернуться в прошлое: снова увидеть, как отец смотрит на свои зубы в полированную поверхность ножа, а мама одергивает его. А Дара уже опустошает салат-бар, сконцентрированная, словно художник, наносящий последние штрихи на картину, добавляющая на свою тарелку гренки или маринованные бобы.

Но вместо этого я вижу только маму, в одиночестве сидящую за столом. Отец стоит в углу: одна рука на бедре, другой он держит телефон, словно приклеившийся к его уху. Я вижу, что он нервничает, хмурится и снова звонит.