– Сегодня со мной и Шейном говорил доктор Далсет из «VidaLexor». Он хочет найти лекарство.
Она прищуривается.
– Он напрямую обратился к тебе, несовершеннолетней, вместо того чтобы позвонить в больницу или мне?
– Ну, он позвонил Шейну. Я сказала ему, что мне нужно посоветоваться с тобой и с доктором Калдикотт, прежде чем участвовать в его исследовании. Я дам тебе его визитку.
Еще одна вспышка благодарности.
– Я так рада, что ты не принимаешь поспешных решений.
Ее признательность подкупает меня настолько, что я почти готова рассказать, как виделась с миссис Стернфилд, но я уверена, что она не поймет, и, хуже того, постарается не дать мне съездить в Кле-Элум еще раз. Нет, быть откровенной и делать глупости – не одно и то же.
Я топаю наверх и выхожу в Сеть.
Большая ошибка.
Я вижу только хейтеров, которые утверждают, что я сделала все необходимое, чтобы заполучить в свои руки «дизайнерский» наркотик. Все происходящее – моя вина, так что я не заслуживаю ни грамма симпатии. Кто-то даже разместил на моей странице счетчик с количеством погибших и надписью: «Кого ты заразишь следующим?»
Я кусаю кулак, мои глаза наполняются слезами. Мы с Шейном боролись изо всех сил, чтобы нас отпустили из больницы – в мир, который нас презирает. Терпеть меня рядом готовы только те, чьи сообщения отталкивают меня еще сильнее, чем вопли хейтеров. В личном сообщении пользователь под ником StarBound пишет: «Ты знаешь, каково это, так бояться, что ты штаны готов обмочить когда тебе приходиться говорить с незнакомцем? Избавь меня от этого ничтожного состояния. Я готов встретиться с тобой где и когда угодно, только бы получить то же, что и ты».
Ни фига себе. Меня окатывает волна омерзения. Задыхаясь, я захлопываю ноутбук.
Борясь с желанием расплакаться, я бросаюсь на кровать. Так, сначала это жужжание в голове, потом Джек, который смотрит на меня уничижительно, и может даже изменяет с Александрой, а теперь еще хейтеры и психи. Я накрываю голову подушкой и реву в нее.
Черт, черт, черт. И от этого визгливый звон в ушах только нарастает.
Я отбрасываю подушку и хожу взад и вперед по комнате, то и дело дергая себя за мочки ушей. Доктор Калдикотт сказала, что я должна вернуться в больницу, как только появятся какие-нибудь симптомы. Но ради чего? Они запрут меня в изоляции и будут ждать худшего. Если мне осталось жить считаные часы, я не хочу провести их в одиночестве.
Я крадусь вниз и обнаруживаю, что мама задремала на диване с ноутбуком. Ни за что не стану ее будить. В доме царит тишина, и на ее фоне звон в ушах превращается в рев. Мне отчанно хочется распахнуть дверь и, рыдая, побежать по улице, но вместо этого я тащусь обратно в спальню.
И снова я брожу по комнате взад и вперед, уже не сдерживая слез. Какой идиотский способ провести последние часы в сознании. Если бы только можно было сделать еще что-нибудь, восхитительное прекрасное свершение.
– Сделай так, чтобы тебя запомнили, – сказала бы Эви. Но у меня ничего нет. Прямо как у прежней Эйслин.
Я надеваю пижаму, беру подушку и пробираюсь в комнату Сэмми. Он спит беспокойно, но на его губах едва заметная улыбка. В кои-то веки, он не кашляет. Господи, спасибо тебе за это. Я беру запасное одеяло, сложенное на его кресле-качалке, расстилаю его на полу рядом с кроватью и сворачиваюсь там, успокоенная звуком его дыхания и знакомыми рисунками на стенах. Как будто почувствовав мое присутствие, Сэмми свешивает руку с кровати. Я дотягиваюсь до нее и беру его за руку. Теперь наши руки опираются на край кровати, сбоку от матраса – так я всегда делала, когда у него выдавалась тяжелая ночь. Сколько часов я провела тут на полу?
Держа брата за руку, чтобы успокоиться – так, как он всегда держался за меня, я с трепетом ощущаю, как ночь сгущается вокруг нас. Я смотрю на потолок – долго, может не один час, иногда я перестаю замечать звон в ушах, но как только думаю об этом, тут же обнаруживаю, что он вернулся. Кажется, мне уже никогда не придется по-настоящему ощущать тишину и покой.