– Это можно, – хмыкнул он. – С Агриппиной всегда поговорить можно, она не вредная. Только хотел бы я глянуть, как вы с ней базарить будете. – Мужик простодушно хохотнул. – Она глухая, как червяк, орать будете у самого уха – все равно не услышит. В прошлом годе еще чего-то слышала, а теперь – ау – кризис…
– Что же нам делать? – расстроилась Варвара.
– А снять штаны и бегать, – нашелся мужчина и снова засмеялся. – Да ладно, не смущайся, барышня. Валентину Овечкину знаете? Ну да, откуда вам ее знать… Там она живет – 16-й, дай бог памяти, дом. Не такая древняя, как Агриппина, но и молодость свою давно пережила… – Мужчина веселился, похоже, он что-то подмешивал в молочко. – Поговорите с ней, одна она живет. Всю жизнь – в этом селе. И маманя ее тут жила, помню ее, когда пацанами бегали…
Мы учтиво раскланялись, поблагодарили и побрели своей «дорогой разочарований», не особо рассчитывая на удачу.
И именно в 16-м доме по улице Кабинетной нас поджидала невероятная удача! Впрочем, выяснилось это не сразу. На стук в калитку из дома выглянула женщина – пожилая, но не сказать, что древняя, невысокая, в меру плотная, с живым и, я бы даже сказал, интеллигентным лицом. Она подошла к калитке, поинтересовалась целью визита. Варвара блистала! У женщины потеплели глаза, она пригласила нас в дом. Вошла первая, махнула рукой:
– Входите, не стесняйтесь, ноги вытирайте и входите. Собаку не бойтесь, она не кусается.
Во дворе действительно имелась собака, но, в отличие от предыдущей, ей следовало родиться кошкой. Она лежала под завалинкой, смотрела грустно, подтянула бок, давая пройти. Мы поднялись на крыльцо. Я опасливо заглянул в сени. Варвара усмехнулась.
– У тебя не было такой привычки, когда в ОМОНе служил – сначала гранату забрасываешь, потом сам входишь?
– Была, – кивнул я. – Еле отучили. Только я в ОМОНе никогда не служил…
– Да какая разница?
Действительно, какая разница, от кого Родину защищать. Я вошел в освещенные сени, не забыв вытереть ноги. Зашевелился картофельный мешок, лежащий в проходе, высунулась усатая кошачья морда, поводила носом. Мы с Варварой переглянулись – ну и ну, кот в мешке…
– Вы садитесь, чаю хотите? – ворковала хозяйка, бегая по опрятной комнате, где имелось все необходимое для жизни – старенький приемник, телевизор «Шарп», которые охотно расходились в 90-е, парочка кресел из далеких 70-х. Включился и забурчал электрический чайник. Я обратил внимание на книжный шкаф. Он был забит томами. Весь Цвейг, Лев Толстой, Чарльз Диккенс, Михаил Шолохов. Мы продолжали переглядываться: а мы вообще по адресу зашли?
– Ой, спасибо, – сказала Варвара. – Может, не нужно чаю? Давайте просто поговорим?
– Ну уж нет, – бормотала хозяйка, вынимая из серванта чашки с блюдцами. – Пришли – так пришли, теперь и чаю попьете, и сытыми от меня уйдете. Давненько гости не приходили, заскучала уже… Овечкина я, – представилась женщина, – Валентина Михайловна Овечкина, восьмидесяти пяти лет от роду, всю жизнь прожила в селе. А вы хотели старую бабку увидеть? Так это лет через пять приходите, в самый раз будет…
Мы ожидали встречи с глубокой стариной, а перед нами сидела пожилая женщина – без проблем со слухом, памятью и логикой. Только зрение подводило – очки на нос нацепила. Радушная, доброжелательная – этакая редкость в наше время. Нам было неловко. Хозяйка выставляла вазочки с плюшками и печеньем, отдельную посудину с карамельками – которые я, кажется, с детства не видел. Она наливала заварку через ситечко, я подскочил, чтобы помочь, она отмахнулась – сиди уж.
– Травку кушайте, ребята, – ворковала хозяйка. – Обычную садовую травку: салат, базилик, эстрагон. И память будет что надо, и мозгами до глубокой старости шевелить будете – если это вам интересно, конечно… Что вам требуется, ребятки? Могу про себя рассказать…
Всю свою жизнь Валентина Михайловна прожила в этом замечательном селе. Появилась на свет в 33 году, когда пошла «мода» на колхозы. В городе гремела индустриализация, на селе множились совхозы и колхозы. Многие не выживали, всякое было… Образование десять классов, большего не вышло – слишком рано вышла замуж, двух детей родила. Все печально – муж погиб, когда местный пьяный тракторист на Т-40 в речку с обрыва сверзился, а ее Степан в это время с удочкой на берегу сидел. Глупая смерть, обидная, страшная. Один ребенок в младенчестве умер, на здешнем кладбище похоронен, второй дожил до сорока и погиб такой же глупой смертью на дороге: ехал, никого не трогал, а пьяный дебил вылетел на встречку – и в лоб… Замуж больше не выходила, так, жила недолго с одним, да запил, выгнала его к чертовой матери. Работала секретарем в сельсовете, бухгалтером в леспромхозе, заведовала секцией в универмаге, да не понравилось торгашеское дело. Перед пенсией снова в сельсовете сидела – тогда еще советская власть была, светлая ей память. С 88 года ушла на пенсию – все, хватит. С голода не пухнет, подсобное хозяйство выручает. Все при ней – телевизор, огород. Общения захочется – соседи есть. Или в магазине, или в поликлинике… Народ в селе мирный, эксцессы редко случаются. Отца своего и не помнит, в Красной армии служил, погиб на Дальнем Востоке, но дело темное. Мать скончалась в 82-м, тоже старенькая была, 88 лет разменяла – и сразу слегла. Всю жизнь маманя в колхозе горбатилась, тоже из села – ни ногой…
– Минуточку, тетя Валя, – мягко перебил я. – Значит, в 1910 году вашей маме было шестнадцать лет?
– Ну да, где-то так, – мысленно прикинула женщина. – А что? Вас что-то конкретное интересует?
Тут мы рассыпались в извинениях и открыли страшную тайну. Нас интересует кое-что конкретное, хотя вряд ли тетя Валя сможет дать полезную информацию. Вот на этом месте нас и поджидала удача! У обеих женщин была превосходная память, они прекрасно помнили, что происходило в селе. Ох уж эти вечерние разговоры с матерью – сколько их было! А что еще делать вечерами двум одиноким женщинам?