Сэм поднимает руку и на ее запястье мелькает татуировка.
– Ну конечно. И все в твоей жизни было абсолютно идеально, да?
– У меня все в порядке, – отвечаю я и внутренне сжимаюсь, потому что говорю, как моя мать.
Эта фраза для нее как кинжал, которым она обороняется от любых эмоций. «Я в порядке», – говорила она всем на похоронах отца. «Мы с Куинси в порядке». Будто наша жизнь за какой-то год не разбилась вдребезги.
– Заметно, – говорит Сэм.
– Что ты хочешь этим сказать?
Она вытаскивает из переднего кармана джинсов айфон и швыряет его на столешницу передо мной. Это движение воскрешает экран к жизни, и на нем появляется безошибочно узнаваемое изображение мужского члена.
– Рискну предположить, что это не Джефф, – говорит Сэм, – и телефон этот тоже не твой.
Я смотрю в противоположный угол кухни, кофе с кексом внезапно отзываются в желудке едким жжением. Запертый ящик –
– Ты его взломала?
Сэм задирает вверх подбородок и самодовольно кивает головой.
– Одно из немногих моих сильных мест.
Я бросаюсь к открытому ящику, желая убедиться, что содержимое тайника на месте. Хватаю серебристую пудреницу, гляжу на себя в маленькое зеркальце. Какой же утомленный у меня вид.
– Я же сказала не трогать его, – говорю я, не столько рассерженная, сколько озадаченная.
– Расслабься, я никому ничего не скажу, – отвечает Сэм, – вот честно, это было такое облегчение – понять, что за всей этой хренотенью счастливой домохозяйки кроется что-то темное.
Мои щеки горят от стыда. Я отворачиваюсь и упираюсь ладонями в столешницу, чувствуя под ними крошки от кекса.
– Это совсем не то, что ты думаешь.
– Я тебя не осуждаю. Думаешь, я никогда не воровала? Да что угодно! Еду. Одежду. Сигареты. Когда ты беден, как я, чувство вины исчезает на удивление быстро.
Сэм сует руку в ящичек и извлекает из него украденный тюбик губной помады. Снимает колпачок, поворачивает, округляет губы и наносит на них красно-вишневый слой.
– Как думаешь, мне этот цвет подходит?