Ты создана для этого

22
18
20
22
24
26
28
30

Фрэнк не отпускает моего взгляда. Она улыбается, словно знает какой-то секрет. Сколько раз я видел подобные улыбки! Момент перед триумфом.

Наверное, я зашел слишком далеко. Надо было провести черту. Отступить, отстраниться. Именно об этом подумал я, когда она наклонилась ко мне, коснулась моих губ нежнейшим поцелуем.

Господи, она такая сладкая, словно тающее на языке лакомство; теплое дыхание, теплая кожа… Забытое, запретное удовольствие. Я почувствовал, что сдаюсь. Она придвинулась еще ближе, тяжело, прерывисто дыша, обняла меня. Мои руки скользнули под одежду и принялись жадно и требовательно исследовать горячее податливое тело.

И тут до нас донесся крик. Он пронизывал темноту, разрушая очарование момента. Конор. Мой сын.

Как холодный душ. Как грубое пробуждение. Мой сын.

– Постой, – прошипел я, отталкивая Фрэнк.

– Сэм! Ну Сэм! – не отпускала она.

Я схватил ее за руки.

– Остановись, – повторил я. – Прекрати!

Ее лицо некрасиво скривилось. Она не понимала.

– Сэм, все хорошо. Мы оба этого хотим!

Эти мольбы оказались отвратительными. Наваждение спало.

– Фрэнк, ты не понимаешь!

– Нет, Сэм, – возразила она, – единственное, чего я не понимаю, – это ты и Мерри. Посмотри на нее. Посмотри, как она относится к Конору. Сэм, послушай, ей все это не нужно. Это все неправильно! Это все неправильно, то, что она здесь, – это неправильно!

Я сжал ее лицо ладонями. Крепко сжал – возможно, даже слишком крепко. Она попыталась вырваться.

– Фрэнк, послушай.

Она извивалась, пытаясь освободиться, но я не отпускал.

– Мерри и Конор – единственное, что для меня имеет значение. Не ты! Понимаешь? Ты никогда ничего для меня не будешь значить!

Она посмотрела на меня, как будто я нанес ей смертельную рану. Щеки ее покраснели и увлажнились.

Оказавшись на кухне, я налил себе стакан воды и выглянул в окно. Фрэнк по-прежнему была на лужайке. Она откинулась на спину и уставилась на звезды.