– Что вы собираетесь делать теперь, Ларри?
– Действовать наиболее разумным образом.
Ответ этот был произнесен совершенно спокойно, но звучал безумнее безумного.
– Что вы имеете в виду?
– Сдаться. Сыграть по правилам. И победить.
Гурни испугался, что это затишье перед бурей – что все слова о разумности и решении сдаться окончатся кровавой баней.
– Победить?
– Я всегда побеждал. И всегда буду.
– Но вы… собираетесь сдаться?
– Разумеется, – он улыбнулся так, будто успокаивал дошкольника, который боится ездить на автобусе. – А вы что думали? Что я возьму вас в заложники, использую для побега как живой щит?
– Так многие делали.
– Но не я. И не с вами. – Ему явно было смешно. – Подумайте сами, детектив. Ну какой из вас щит? Насколько я знаю, ваши коллеги только рады будут шансу вас пристрелить. Тогда уж лучше прикрыться мешком картошки.
Гурни потерял дар речи от такого спокойствия. Стерн совсем сошел с ума, что ли?
– Что-то вы слишком жизнерадостны для человека, ради которого в штате могут отменить мораторий на смертную казнь. Я слышал, эти инъекции не очень-то приятны, – раздраженно произнес Гурни и тут же понял, насколько неразумно и опасно было так говорить.
Но, похоже, он зря опасался. Стерн лишь покачал головой:
– Не говорите чепухи, детектив. Даже полным болванам с их третьесортными адвокатами удавалось отсрочить исполнение приговора на добрые двадцать лет. А я могу сделать больше. Гораздо больше. У меня есть деньги. Много денег. У меня связи тайные и явные. А самое главное – я знаю, как работает правовая система. Как она работает на самом деле. И у меня есть что предложить судьям. Что-то, что они очень высоко оценят. У меня, так сказать, есть что продать. – Его спокойствие казалось чем-то между дзеном и сумасшествием.
– Что же у вас есть?
– Информация.
– О чем?
– О некоторых нераскрытых делах.