Точность этой догадки пугала.
– Да.
– Это правда. Хорошо. Пока живешь. Теперь про твой разговор с Клинтером. Ты веришь в то, что ему сказал?
– Об убийствах?
– Разумеется, об убийствах.
– Да, верю.
Несколько секунд в ушах Гурни звучало дыхание незнакомца.
Затем последовал вопрос – столь тихий, что он был едва ли громче дыхания.
– Какие еще у тебя мысли?
– Сейчас моя единственная мысль: ты меня убьешь?
– Разумеется. Но чем больше правды ты мне скажешь, чем дольше проживешь. Все просто. Понял?
– Да.
– Хорошо. Теперь расскажи мне, что ты думаешь об убийствах. Что ты думаешь на самом деле.
– У меня в основном вопросы.
– Какие вопросы?
Гурни про себя гадал, что такое этот хриплый шепот – результат какой-то болезни или способ скрыть свой подлинный голос. Скорее, второе. Выводы из этого предположения могли представлять интерес, но прежде нужно было подумать о том, как остаться в живых.
– Мне интересно, сколько еще людей ты убил, кроме тех, о ком мы знаем. Вероятно, немало. Я прав?
– Конечно.
Гурни был поражен откровенностью этого ответа и на мгновение испытал надежду, что собеседника удастся вовлечь в диалог, и тот из гордости разболтает свои злодеяния. В конце концов, у социопатов есть эго, им нравится жить в эхокамере собственных рассказов об их силе и жестокости. Возможно, ему удастся разговорить незнакомца и таким образом увеличить окно вероятности для вмешательства извне.
Но он тут же увидел оборотную строну своей надежды: незнакомец говорил откровенно лишь потому, что ничем не рисковал. Потому что скоро Гурни будет убит.