– Так ты у нас, ха-ха-ха, еще и поэт, ха-ха-ха…
– Перестань ржать, как дура! Я с тобой о важном говорю.
– Не могу, ты же знаешь… Ха-ха-ха…
– Кстати об избранных. Взгляни на себя со стороны. Разве это о тебе?
– Ну и какая я избранная, ха-ха-ха?
– Да никакая! Срань ты господня и не более того. Избранный – это страх Господень. Он Бога видит каждый раз, когда убивает.
– Да неужто, ха-ха-ха… Не замечала, что он рядом с тобой стоял, когда ты баб потрошил, как куриц.
– И не заметишь: он не снаружи, он внутри. – Тут Дима приложил правую руку к сердцу и как-то печально произнес: – Внутри того, кого убиваешь. Взгляд Бога – это последний взгляд умирающего человека, это, Ирина, что-то непередаваемое. Он настолько светел и хорош, что хочется вновь и вновь его увидеть.
– Поэтому ты режешь, режешь и режешь, ха-ха-ха, ой, не могу, сейчас описаюсь…
– Да ну тебя! – обиделся Дима, и, встав из-за стола, двинулся к выходу из кухни. – Что с тобой говорить о высоком, когда ты даже мои чувства не уважаешь. И убери здесь за собой, мне уже пора. Всё, что я тебе обещал, я сделал.
Уже стоя в кухонных дверях, Дима обернулся и, взглянув на Ирку, которую всё еще корежило от смеха, спросил:
– Хочешь, одну тайну тебе открою?
– Хочу, ха-ха-ха… Говори скорей…
– Хочешь съесть поросенка – убей его. Вот так-то, – и Дима вышел вон.
Зазвонил телефон на стене в коридоре. Дима снял трубку и услышал голос Герки Левинсона:
– Ну, как дела?
– Нормально.
– Сегодня всё в силе? Можно народ приводить?
– Я работаю над этим: в семь встречаюсь с парочкой, думаю, что получится.
– Смотри, чтоб не как в прошлый раз…