Занавес опускался целых две минуты — и вот она уже внизу, глядит на нас тусклыми, безжизненными зелёными глазами под цвет платья.
— Её лицо такое же, как и у других, — прошептал я, когда она, наконец, оказалась на уровне моих глаз.
Как и Элиза Даунс, и Анни Жермен, эта девушка была безукоризненно накрашена: и тени на веках, и румяна на щеках…
На руках девушки были длинные белые лайковые перчатки, а зелёное боа с перьями развевалось, словно на ветру, хотя в помещении не было движения воздуха, и всё это было результатом её быстрого спуска из-под потолка.
— Почему она стоит? — прошептал Малвани.
Тело опустилось на ткань, но продолжало держаться на ногах, и это пугало.
Посмертная поза должна была отражать последние мгновения жизни.
У меня пересохло в горле.
— Похоже, он заставил её помогать себе, пока прикреплял её к занавесу. И только потом убил, иначе он никогда не смог бы так закрепить безжизненное тело.
Откуда-то из-за занавеса до нас донёсся голос полицейского:
— Эй, вы не поверите! Он буквально пришил её к ткани!
Малвани, Марвин и я подняли тяжёлый край бархатного занавеса слева и поднырнули под него.
Несколько десятков длинных иголок со стежками зелёных ниток крепко привязывали одежду девушки к алым бархатным шторам.
— Нам надо освободить тело, — произнёс Марвин. — Думаю, будет лучше разрезать нитки, а не раздевать девушку.
— Подожди, — остановил я его. — Это улики, не забыл?
Я жестом подозвал офицера, забрал у него камеру «Кодак» и сделал несколько снимков странного шитья. Затем вернул фотоаппарат полицейскому.
— А нельзя просто срезать ткань занавеса вокруг её тела? — предложил молодой офицер.
Мужчина слева покачал головой.
— Материал слишком тяжёлый и плотный. К тому же, он пришил её настолько высоко, что срезать будет тяжело.
— Принесите мне ножницы, — скомандовал Марвин. — Я подрежу несколько стежков, чтобы было легче достать остальные иголки.