— Мы почти в этом уверены, — кивнул Малвани. — Пытаемся проверить, не пропадала ли она. Я уверен, что мы сможем опознать жертву, как только спустим её вниз.
— А что насчёт второго имени? Уолтер Хоу?
— Ещё один актёр, который играет в нескольких спектаклях в этом театре. Среди них «Венецианский купец» и «Ричард III», — сухо ответил Марвин. — Я уже послал офицера найти его и опросить.
Но я по-прежнему был в замешательстве.
— Расскажите ещё раз, что произошло. Я до сих пор не могу понять, как этот плакат, — постучал я по афише указательным пальцем, — привёл вас к жертве, — я бросил ещё один взгляд вверх.
Марвин вздохнул.
— Малвани уже говорил вам, что «новый Амстердам» — театр, принадлежащий синдикату, да? На данный момент внизу играют репертуар из постоянно повторяющихся шести пьес — от Шекспира до нового видения «Красавчика Браммела». А вот «Пигмалион» сейчас не играют — его ставят только на крыше в «Эриэл Гарденс». Но афиша висела.
Марвин кивнул на постер.
Малвани подхватил мысль коллеги.
— Уборщик, который подготавливал помещение к дневному сеансу, заметил, что этот плакат — подделка, Но подделка необычная. Он понял, что имя ведущего актёра настоящее. Поэтому он поднялся в лифте наверх, чтобы удостовериться, что никто не валяет дурака и не задумал грязное дельце.
Малвани перевёл дыхание.
— Вот тогда он её и нашёл. Вызвал мистера Штрауса, который незамедлительно проинформировал нас.
Мы все уставились на безжизненное тело девушки. Кто-то отыскал подъёмный механизм и теперь начал опускать занавес. Шкив протестующе заскрипел после стольких холодных месяцев простоя.
Когда тело спустили, оно оказалось опутано шторами, как коконом.
Я оглянулся и посмотрел на мистера Штрауса. Он не смотрел на сцену, спрятав лицо в ладонях.
— Письмо на сцене оставили? — спросил я Малвани.
— Мы не находили, — ответил он.
— Проверяли, получали ли в «Таймс» новые письма?
Малвани тихо выругался под нос, и я понял, что об этом он даже не подумал.
— Не волнуйся, я сам с ними свяжусь, как только мы здесь закончим, — кивнул я.