И занавес опускается

Доктор Вольман надел белые хлопчатобумажные перчатки.

Сначала я подумал, что он сделал так по привычке, ведь каждое послание было завёрнуто в защитный пакет. Но затем доктор Вольман достал листки бумаги, один за другим, из полиэтилена, подошёл к огромному, полутораметровому окну и изучил каждое письмо на свет.

Мы почти пятнадцать минут сидели в тишине, пока доктор Вольман не закончил и не вынес вердикт:

— Если Тимоти По — действительно автор вот этого, — он указал на строку с адресом и вчерашнее послание для меня, — то он не может быть тем же человеком, кто написал вот это.

И он поднял со стола письмо, написанное на нежно-голубой бумаге, найденное на месте первого убийства.

— Что вы выяснили? — спросил я, взволнованный тем, что нам сейчас предоставят доказательства того, что я не ошибался в По.

Доктор Вольман улыбнулся уголком губ.

— Я сравнил хвостики в буквах «д» и «у» в письме на голубой бумаге и в образцах почерка По. Они не похожи, совсем не похожи. Тому же, в нашу первую встречу, мы заметили, что голубое письмо начинается с ложного наклона влево, а к концу переходит в наклон вправо. В почерке По отсутствует любой уклон — будь то вправо или влево — даже в том длинном признании, написанном вам. Посмотрите сюда.

Он указал на фразу: «Клянусь вам, я невиновен».

— В состоянии возбуждения он не смог бы завуалировать свой истинный почерк, — продолжил доктор Вольман, — даже если бы очень захотел. И я отчётливо вижу — в каждом слове, в каждом наклоне букв, — что мы имеем дело с двумя разными авторами писем.

Он протянул нам письма, продолжая рассказывать о различной силе нажатия пером в двух образцах почерка.

Каким же облегчением было услышать от доктора Вольмана то, в чём мы интуитивно были уверены!

Даже если эти доказательства не могут быть приняты во внимание судом, они стали серьёзным подспорьем в нашей собственной теории.

— А что по поводу открытки и подписи Фромана? — поинтересовался я.

— Неубедительно, — без колебаний ответил он.

— Вы предоставили мне два слова в одном образце, — он указал на подпись Фромана, — и четыре — в другом, — кивнул он на открытку. — Мне просто не хватает материала для оценки петель, высоты букв и силы нажатия пера.

Таким образом, мы исключили одного подозреваемого — Тимоти По. Но не можем сузить круг среди остальных.

Я отчаянно нуждался в большем.

— В нашу первую встречу вы сказали, что по округлости букв и движениям пера вы можете судить о том, что убийца — человек средних лет, — произнёс я в надежде, что мы сможем отсеять кого-то из подозреваемых по возрастному диапазону.

Чарльзу Фроману около пятидесяти, Льву Айзману — лет сорок пять, а таинственному поклоннику, увивавшемуся за всеми актрисами — от двадцати пяти до сорока, по описаниям разных свидетелей.