Обсидиановая комната,

22
18
20
22
24
26
28
30

Пендергаст выслушал ее объяснение молча, с опущенным пистолетом.

– Значит, ты лгала ему? С самого начала?

– Да.

– И ты его не любишь, – повторил Пендергаст, словно не в состоянии понять до конца.

– Нет. Нет!

– Я так этому рад. – Он снова навел пистолет на голову Диогена.

– Постой! – воскликнула Констанс.

Пендергаст посмотрел на нее.

Диоген подошел к Пендергасту, ухватил пистолет за ствол и приставил к своему виску:

– Давай, frater. Сделай это.

– Не убивай его, – сказала Констанс.

– Почему?

– Гораздо лучше пощадить его – обречь на жизнь в одиночестве с воспоминаниями о его преступлениях. И… – Она помедлила. – Я узнала о нем кое-что.

– Что же? – спросил Пендергаст отчужденным, резким голосом.

Констанс перевела взгляд на Диогена, который стоял, покачиваясь в лунном свете, со стволом пистолета, по-прежнему приставленным к его виску.

– Я не хотела, чтобы он слышал эти мои слова, но теперь это уже не важно. Он несет не всю вину за то, кем он стал. Ты знаешь об этом лучше кого бы то ни было. И в нем есть малое семя добра – я его видела. Я верю, что он по-настоящему хотел стать другим, начать новую жизнь. Чего он хочет теперь – этого я не могу знать. Я смотрю на него в этом его состоянии – и моя жажда мести гаснет. Если ты сохранишь ему жизнь, может быть… всего лишь может быть… это семя прорастет в нем. – И она добавила с горечью в голосе: – Может, он оросит его своими слезами.

Она говорила, и лицо Пендергаста менялось. Оно утратило прежнюю мраморную жесткость. Но сказать, какие мысли обуревали его, было невозможно.

– Пожалуйста, – прошептала Констанс.

Издалека донесся едва слышный шепоток ветра в ветвях пальм и звук вертолетных винтов – слабый, но становящийся все громче.

67