Обсидиановая комната,

22
18
20
22
24
26
28
30

– Есть кое-что еще, о чем я должен сказать. Это будет мучительно, это заденет личные чувства, но это крайне важно для твоего будущего. – Он снова сделал паузу. – Я знаю твою историю. Знаю, что мой предок Енох Ленг создал эликсир, зелье, которое продлило его жизнь. Он испытал это зелье на тебе, и оно оказалось весьма действенным. Он стал твоим первым опекуном. Как тебе известно, для эликсира Ленга требовалось убивать людей и использовать их cauda equina, то есть конский хвост – пучок нервных окончаний в основании спинного мозга. Много лет спустя науки, в частности химия, развились до такой степени, что Ленг смог создать второй эликсир, полностью синтетический. Для его получения более не требовалось забирать человеческую жизнь.

Он замолчал и сделал еще шаг вперед. Констанс слушала, оставаясь неподвижной.

– Теперь то, что я должен тебе сказать: второй эликсир, который ты получала на протяжении десятилетий, имел далеко не безупречную формулу.

Констанс подняла руку ко рту. Ее губы зашевелились, но слова не шли.

– Какое-то время он действовал. И ты – живое тому свидетельство. Но мои исследования показывают, что спустя некоторое количество лет, в особенности если его прекращают принимать, он оказывает обратное действие. Человек начинает стареть… и стареть быстро.

– Это смешно, – сказала Констанс, вновь обретя голос. – Я не принимала эликсир уже пять лет, с того дня, как умер Енох Ленг. Естественно, я состарилась, но только на те же пять лет.

– Констанс, пожалуйста, не обманывай себя. Ты наверняка успела заметить, что стареешь ускоренно. Главным образом в умственном смысле.

– Это ложь, – возразила Констанс.

Однако, еще не успев договорить, она мысленно вернулась к изменениям, которые заметила в себе, к незначительным проблемам, начавшимся во время ее пребывания в Эксмуте, если не раньше. Ее бессонница, периодические приступы апатии, притупление ее прежде сверхострых ощущений. И более того, порой она чувствовала растущую неспособность сосредоточиваться и беспокойство, от которого не могла избавиться. Большую часть этого она приписывала скорби, вызванной потерей Пендергаста. И все же Диоген был прав: как это будет ужасно – сидеть в пустом особняке и чувствовать, как разум покидает тебя…

Но нет, это очередная вычурная ложь Диогена.

Его спокойный голос снова нарушил ход ее мыслей:

– Дело вот в чем. Я потратил немало времени и усилий, чтобы добиться двух целей. Во-первых, я нашел формулу, которой пользовался Енох для первого эликсира. Это та самая формула, последнюю оставшуюся копию которой сжег мой брат. По крайней мере, он считал, что это последняя копия. Он ошибался. Была и другая. Я ее нашел. На это ушло больше времени, чем мне хотелось бы признать, а кроме того, потребовалось досконально изучить этот дом, но я сделал это. Сделал ради тебя. А потом мне удалось синтезировать – безупречно синтезировать – эту формулу, так что воссоздание эликсира не потребует человеческих жертв. Я дарю ее тебе, моя дорогая.

Наступила короткая пауза. У Констанс голова шла кругом: все это было уже слишком для нее. Она была ошеломлена и с трудом стояла на ногах. Она рассеянно огляделась в поисках места, куда бы присесть, потом вспомнила, кто стоит перед ней, и с огромным усилием снова сосредоточила на нем внимание.

– Для этого мне, конечно, понадобились лаборатории, ученые и… деньги. Но эта работа сделана. У меня есть новая, синтетическая формула. Тебе нет нужды стареть прежде времени. Тебе нет нужды чувствовать, как твой мозг медленно соскальзывает в забытье. После короткого курса приема моего эликсира твоя физиология стабилизируется, и ты сможешь прожить оставшуюся жизнь без преждевременного ухудшения. Мы состаримся одновременно, обычным путем. От тебя мне нужно только одно слово: «да».

Но Констанс ничего не ответила.

Диоген смотрел на нее, и на его лице появилось новое, встревоженное выражение, как будто, сказав все это, он испугался, что она откажется. Он заговорил громче:

– Какая у тебя будет жизнь в этом огромном доме без моего брата? Даже если ты вернешься из своей добровольной изоляции, то представь только, как ты будешь год за годом проводить время в обществе Проктора и миссис Траск. Помогут ли они тебе во время твоего одинокого заката, который тебе придется выстрадать… хотя и не по своей вине?

Он замолчал. Если то, что он наговорил, было правдой, то Констанс могла представить картину во всей ее очевидности: бездонность скуки и тоски, сидение в темной библиотеке, перемещение от книг к клавесину, пока исполненный благих намерений Проктор охраняет дверь, а миссис Траск подает ей переваренные макароны. Это вполне можно уподобить дежурству у собственного смертного одра.

– Все те годы, – начал Диоген, как будто прочитал ее мысли, – что ты провела под опекой моего двоюродного прадеда Ленга, – все это было напрасно? Как горько осознавать, что такой могучий интеллект, такие глубокие знания тихо уйдут в небытие.

Он подождал, внимательно глядя на нее, словно побуждая ее заговорить. Но Констанс хранила молчание.