Обсидиановая комната,

Диоген вздрогнул, осознав, что Констанс стоит рядом с ним. Он настолько отвлекся, что пропустил ее появление.

Он быстро поднялся со стула и, только сделав это, вспомнил, что намеревался покорно сидеть.

– Констанс, – выдохнул он.

На ней было простое, но в то же время изящное платье цвета слоновой кости. Полумесяц кружевной вставки целомудренно прикрывал, но не мог спрятать восхитительное декольте. Линии платья, мерцающего, как паутинка, в неверном пламени свечи, струились до пола, переходя в прозрачную оборку, скрывающую ноги. Констанс смотрела на Диогена, ощущая его явное замешательство, и на ее лице было выражение, которого он никак не мог понять: сложная смесь интереса, настороженности и – как он думал и надеялся – сдержанной нежности.

– Да, – сказала она тихо.

Диоген бессознательно поднял руку к узлу на галстуке, зачем-то поправляя его. Он пребывал в таком смятении, что не знал, как ей ответить.

– Да, – повторила она. – Я уйду с тобой из мира. И… я приму эликсир.

Она замолчала в ожидании ответа. Облегчение и радость, охватившие Диогена, были настолько сильны, что он только теперь понял, в каком ужасе пребывал, опасаясь ее отказа.

– Констанс, – снова произнес он и беспомощно замолчал.

– Но ты должен пообещать мне одно, – сказала она своим тихим шелковым голосом.

Он ждал.

– Я должна знать, что твой эликсир и в самом деле действует, а его создание не повредило ни одному человеческому существу.

– Он действует, и никому не было причинено вреда, клянусь тебе, – хрипло сказал Диоген.

Она испытующе посмотрела ему в глаза долгим взглядом.

Почти не осознавая, что делает, он взял ее руку в свои:

– Спасибо, Констанс. Спасибо. Ты и представить себе не можешь, как я счастлив. – Он с удивлением обнаружил, что смаргивает с глаз слезы радости. – И вскоре ты узнаешь, какой счастливой я могу сделать тебя. Идиллия – это не только все то, что я обещал, это нечто большее.

Констанс ничего не ответила. Она лишь смотрела на него своим странным взглядом – оценивающим, выжидательным, непроницаемым. И в то же время волнующим и опьяняющим, как это ни парадоксально. Диоген чувствовал, что обезоружен этим взглядом.

Он поцеловал ее руку.

– Есть одна вещь, которую я должен тебе объяснить. Как ты можешь себе представить, я был вынужден создать и сохранять множество ипостасей. Ипостась, на имя которой я купил Идиллию, зовется Петру Лупей. Он румынский граф из Карпатских гор в Трансильвании, где скрывалась его семья во время советского периода. Большинство членов его семьи были убиты, но его отец сумел сохранить богатство, и Петру – он предпочитает, чтобы его называли Питером, – будучи единственным сыном и последним остававшимся в живых представителем дома Лупей, унаследовал все. Их разрушающийся семейный дом, как говорят, стоит по соседству с имением графа Дракулы. – Диоген улыбнулся. – Мне понравился этот штрих. Я сделал его человеком изысканных манер и вкуса, великолепным модником, остроумным и очаровательным.

– Замечательно. Но почему ты рассказываешь мне об этом?