Ярость

– Откуда вам известно? Кто вы?

Инга распростерла руки.

– О, госпожа Клаазен, я прочла о вас все, что только можно. Восхищалась, как упорно вы охотились за этим типом. Я – как вы! У меня с ним свои счеты. Он привез мою мать в Германию.

Гроссманн дрыгал ногами, словно лежащий в кроватке ребенок, пытающийся привлечь внимание.

– Он занимался торговлей девочками и женщинами.

– Да, я знаю, – ответила Анна Катрина.

– Моя мама была секс-рабыней из Таиланда. Он нашел для нее немецкого мужа и продал. Этот Хакен – мой отец – грязная свинья, хотел немую жену. Многие мужчины мечтают о немых женах. Им не хватало женщин, набранных в тайских домах для инвалидов. И тогда моей маме отрезали язык.

У Анны Катрины закружилась голова. Ей захотелось сесть и прийти в себя. Она спросила:

– Что с вашей мамой сейчас?

– У нее позади был чертовски долгий, тернистый путь. Депрессии. Болезни. Зависимость от таблеток. В конце концов она не выдержала и повесилась. И я всю жизнь мечтала отомстить за ее смерть. Думала, он мертв. Но потом, устроившись на работу в пиццерию, чтобы оплачивать учебу, я узнала правду. Там постоянно болтали о человеке, посадившем Шмидтли в инвалидное кресло. Это он и был, – она показала на Гроссманна. – А вы как его нашли? Наверное, вам досталось от коллег?

– Да, – ответила Анна Катрина, – можно сказать и так. Я шла по его следам, потому что вокруг него совершались убийства и другие преступления…

Она замолчала. Головокружение усилилось – то ли дело было в запахе бензина, то ли в напряженности ситуации, а может, на организм еще действовали лекарства. Тем не менее Анна Катрина направилась к кровати Гроссманна, чтобы снять кляп. Она нащупала застежку у него на затылке и почувствовала под волосами влажную открытую рану.

Инга рассмеялась.

– Хочешь слышать его крики, когда он будет гореть, или что? Ждешь извинений? Не разочаровывай меня! Ты ведь не настолько глупа? Сейчас он готов плести все что угодно, лишь бы спасти свою жалкую жизнь.

То, что здесь происходит, – ненормально, подумала Анна Катрина. Или у нее в голове зазвучал голос отца? Она не знала. Но в происходящем было что-то очень нездоровое. Гроссманн бился в судорогах, словно для работы мышцами рта требовалось все тело. Но ему удавалось выдавить лишь отдельные звуки, а не слова.

– Пойдемте, госпожа Клаазен. Мы же сестры. Сестры по несчастью. Ваш отец. Моя мать. Бросим монетку, чтобы решить, кому выпадет честь поджечь эту лавочку? А потом посидим у моря, любуясь огнем и наслаждаясь его воплями.

Анна Катрина слышала голос отца: «Анна, добро должно вести себя иначе, чем зло. Это их единственное различие».

Инга высоко подняла зажигалку.

– Пойдем, сестренка. Придется сделать это внизу. Здесь, наверху, слишком опасно. Мы же не хотим сгореть вместе с ним.

Гроссманну наконец удалось овладеть губами и языком. Он плевался и кашлял. Звуки напоминали пыльную грампластинку, которую не включали уже много лет. Но Анна Катрина и Инга прекрасно понимали его. Он разыграл свой последний козырь. Хотя и сомневался в его актуальности.