Хлопья пыли дарили Борису надежду. Пока Владимир жив, еще не все потеряно. Он не мог представить жизни без брата. Что с ним станет? На что он будет жить? Как решать повседневные проблемы? Отмывать деньги? Отличать настоящего заказчика от осведомителя? Стирать белье? Прятать в брюках нож и, черт подери, готовить без дурацких усилителей вкуса прекрасный куриный суп? Как еще защититься от гриппа и простуды в это время года?
Борис старался не двигать руками и прижимал их к трубе – при каждом движении кабельная стяжка врезалась глубоко в кожу. По сравнению с этим наручники казались удовольствием.
Борис завопил:
– Помогите!
Его брат резко подскочил от крика. Ему захотелось дать Борису пощечину. Ладно хлюпает носом, но кричать о помощи – это вообще никуда не годится! Они же не маленькие дети! Но руки Владимира были привязаны к батарее.
– Тсс! – цыкнул он. Но Борис унюхал бензин и догадался о дьявольском плане.
За дверью послышался хохот. Борис начал орать не умолкая.
Анна Катрина услышала: внизу, в подвале, просит о помощи человек. Посмотрела на ножницы, торчащие в древесине, словно вонзенный в тушу нож мясника.
– Кто кричит? – спросила она. – И что здесь вообще…
Анне не удалось закончить вопрос. Ее ударили по голове бейсбольной битой.
Анна Катрина покачнулась и упала вперед. Ее лицо опустилось между ногами Гроссманна.
– Ну и подыхай вместе с ним, тупая коза! – фыркнула Инга. Она знала: больше ждать нельзя. Скоро это место станет слишком популярным. Одинокий дом для отпуска у моря в мгновение ока превратится в точку сбора бандитов и полицейских.
Она сбежала вниз по лестнице.
Чиркнула зажигалкой. Казалось, пламя исходит прямо из ее правой руки.
Она закричала:
– Сгорите! Сгорите!
Ей казалось, это звучит как заклинание.
Потом она бросила зажигалку в радужную лужу.
Бензин зашипел, и разгорелось пламя. Сначала медленно – не настолько эффектно, как она ожидала. Но потом огонь все быстрее побежал по ступеням.
Инга вышла на улицу и закрыла за собой дверь. Ей нравилось слушать вопли Гроссманна. Хорошо все-таки, что она не отрезала ему язык.