Я увидела, как нервно дёрнулся кадык Тимофея. Но отпираться он не стал и проводил Стаса в огород. Меня Корнилов попросил, пока, остаться здесь. Я не решилась ему перечить (я до сих пор ощущала подтачивающую меня болезненную вину).
Я посмотрела вслед Стасу и Тимофею, направившимся к заднему выходу дома. Через некоторое время послышался протяжный скрип старых дверных петель, голоса Корнилова и Горна тут же стихли, стали звучать приглушенно и далеко.
Я обвела взглядом холл, в котором мы находились. Всё здесь дышало старостью прожитых лет. Стены с изношенными обоями, устаревшая и даже слегка обветшавшая мебель, давно запылившаяся посуда в посудном шкафу, старый советский проигрыватель для виниловых пластинок. Всё это и остальные предметы отдавали привкусом удручающей тоскливости и заброшенности.
Я не смело поднялась с дивана и, ступая тихими робкими шагами, прошла вдоль холла в сторону кухни. Я не собиралась шастать по дому, это было слишком грубо и вызывающе, даже если считать Горна подозреваемым. Но, с другой стороны, а что если Стас оставил меня здесь, чтобы я постаралась увидеть какие-то воспоминания? После всего, что я натворила, мне меньше всего хотелось его подводить.
Поэтому, оглянувшись по сторонам, я всё-таки осмелилась пройти на кухню.
Она была не большая, с такой же износившейся мебелью и чуть покосившемся столом. Между окном и полками с тарелками я увидела огромную паутину. Я чуть нахмурилась.
Сколько нужно времени человеку, чтобы, приехав в дом, где он не был много лет, хотя бы немного прибраться?
Я не говорю о какой-то генеральной уборке, но, вот эту чертову зловещую и противную паутину, я бы убрала сразу, как увидела! А если нет… Значит, или у меня ещё не было времени, или же… я могла быть чем-то очень занята. А чем, интересно?
Пройдя дальше, я поморщилась от странного резкого и кисловато-острого запах. Я вдохнула его ещё раз и различила в нем спиртовые оттенки. Какое-то спиртосодержащее очистительное средство?
Им разило от пола, выложенного потрескавшейся пыльной зелено-белой плиткой.
Убрав с лица прядь волос, я присела на корточки и присмотрелась к плитке. На ней были заметны несколько темных полос. Некоторые из них были тонкими, как волос, иные шире и глубже. Они были похожи на хаотичные каракули или беспорядочные чирканья ручкой на бумаге. Только были не нарисованы, а выцарапаны на полу. Это выглядело так, как будто кто-то долго и упорно с силой оттирал пол. Или оттирал с него нечто, при помощи чистящего средства.
Я ощутила взобравшееся по коже спины и ребер прохладное тревожное чувство.
Эти следы на полу были свежими. Я бы даже сказала недавними. Я поднялась с пола увидела, как кухня вокруг меня словно погрузилась в мутноватую воду. В ней, с нарастающей громкостью, слышались какие-то приглушенные звуки. Затем навстречу мне выплыли едва различимые силуэты. Сперва это были лишь слепленные яркие пятна, в которых с трудом можно было узнать человеческие фигуры.
Но постепенно четкость изображения усилилась, а голоса стали громче.
Но прежде, чем я смогла понять, что происходит одна человеческая фигура набросилась на другую. Я уже видела, что это мужчины и, что один из них — это Тимофей Горн.
— Сволочь! Мразь! Да как ты посмел?! — Тимофей навалился на какого-то широкоплечего коренастого мужчину с бородой и хвостом.
— Отвали от меня, дерьма кусок! — бородач чем-то ткнул Тимофея в бок и тот, охнув от боли, отшатнулся.
Его противник воспользовался этим и оттолкнул его, а затем нанес удар в лицо, в живот и снова в лицо. Я скривились, видя залитое кровью из разбитого носа и губ, лицо Тимофея. Горн сейчас уже сам упал спиной на пол. А его соперник со злым торжеством встал над ним:
— У*бок, я тебе сейчас все кишки выпущу и на шею намотаю!
Но Горн, нашел в себе силы пнуть бородача ногой в пах. Да так, что тот согнулся пополам и выронил нож. Тимофей отшвырнул его оружие прочь, схватил со стола пустую бутылку и разбил её об голову корчащегося от боли соперника.