Тимофей замер, я увидела, как он заметно напрягся в кресле. Я с некой растерянностью посмотрела на Стаса, но тот не отводил взор от лица Горна.
— Она была у вас не просто певицей, так ведь? — уточнил Стас.
Тимофей молчал.
— Вы были достаточно близко знакомы, — продолжал Стас.
Тимофей смотрел вниз, я проследила за его взглядом. Горн смотрел на пепельницу, что стояла на перевернутой вверх дном картонной коробке из-под каких-то пластиковых контейнеров.
— Вы не возражаете, если я закурю? — спросил Тимофей.
— Как вам угодно, — качнул головой Стас.
Когда Тимофей закурил и выдохнул вверх струю дыма, ему заметно стало лучше: он перестал так явно нервничать и стрелять глазами то в меня, то в Стаса.
— Слушайте- он затянулся и откинулся на диване, — а вы вообще имеете право вот так приходить ко мне без предупреждения и задавать вопросы? Вам не нужен для этого какой-то ордер?
Он снова выдохнул дым, но под тяжелым долгим взглядом Стаса закашлялся, да так, что у него на глазах выступили слёзы.
— Если вы внезапно озаботились правомерностью наших действий, то я могу сказать, что вы не обязаны беседовать с нами в вашем доме…
— Ну что ж, тогда до сле… — начал Горн.
— Однако, — веским и давящим тоном продолжил Стас, — вы обязаны собраться в кратчайшие сроки и поехать со мной на допрос в управление УГРО, если я этого потребую.
Стас сделал выразительную эффектную паузу, продолжая глядеть на Горна.
Тот смотрел с опаской.
— Нет уж, лучше здесь, — поспешно пробормотал он, наконец. — Я вас слушаю.
— Вот и отлично, — без тени улыбки, похвалил его Стас.
В разговоре со Стасом Тимофей рассказал, что продал бар, так как не хотел, чтобы его что-то связывало с местом убийства. Он действительно неплохо знал Татьяну Белкину, она даже пела на его дне рождения. Но по словам Горна, общались они лишь на работе, да и то не так уж часто.
Из Москвы, как сказал Тимофей, он уехал потому что ему нужно время, чтобы пережить этот стресс.
— Стресс? — переспросил Стас, когда Горн отвечал на его вопрос.