— Привет, красавица, — как ему показалось, дружелюбным тоном произнес мужчина.
— Извините, я тороплюсь, — бросив дежурную фразу, я попыталась обойти его, но тот быстро заступил мне дорогу.
— А куда торопишься, может вместе сходим? Или давай к нам, а то нам там с друзьями одиноко без девушек…
Ох, я бы вам ответила, мистер, да боюсь вбитый воспитанием этикет не позволит.
Я молча, вновь попыталась обойти этого настырного субъекта, но видит бог, как мальчишки, так взрослые мужчины не редко путают понятие настойчивости и навязчивости. А последнее, особенно в такие дни, как сегодня, не раздражает, а даже бесит.
— Девушка, ну че вы такая неприветливая?.. Мы ж тебя не обидим, детка…
Из чёрного Pajero, стоящего неподалеку, выглядывали ещё трое мужчин. На удивление, с такой же неприятной внешностью и похабно-раздевающими взглядами.
Я решила прибегнуть к самому сильному аргументу, который, обычно, остужает самых ретивых великовозрастных «поклонников».
— Послушайте, мне пятнадцать лет, отстаньте от меня, пожалуйста! — я услышала, как в моем голосе одновременно звякнули гневные и тревожные нотки.
И последних стало больше, когда я увидела, что мужчина почти никак не отреагировал на мое предупреждение.
— Да не переживай, мы никому не скажем, конфетка, — он продолжал щериться в довольной, предвкушающей улыбке и протянул ко мне руку.
Я проворно отскочила прочь и тут же перед глазами пронеслось воспоминание этого неуемного обольстителя.
Через сероватую и, как будто, водную поверхность проступили нечеткие образы, которые постепенно обрели резкость.
Просторный кабинет, с картой Москвы и России на стене. Четыре стола, с компьютерами и четверо мужчин, которые что-то живо обсуждают.
Затем, я увидела своего неприятного собеседника, стоящего уже в унылом злачном коридоре, неподалеку от мужской уборной, с мобильником в руке.
Он разговаривает по телефону с какой-то женщиной, несколько раз назвав её «Жанной».
Затем воспоминание резко сменилось, из помещения я перенеслась на улицу, в ночь, на автомобильную стоянку.
Здесь в желтовато-оранжевом и тусклом свете уличных фонарей четверо мужчин о чем-то быстро переговаривались.
Один из них, как раз тот, что в наглую клеился ко мне, кинул другому маленький пакетик, с красноречиво белеющим внутри белым порошком. Другой, плотный, коренастый с прямыми русыми волосами и болезненными покраснением на лице, спрятал пакетик не куда-нибудь, а внутрь своего ботинка.
— Когда будем обыскивать Ожеровских, подкинешь старшему герыч, — приказал мужчина, чьи воспоминания, я сейчас наблюдала.