Она закрыла лицо руками.
Луис осторожно притронулся к ее плечу.
– Рэйчел, это звучит не ужасно…
– Нет, ужасно! – воскликнула она. –
– Это чистая правда, – сказал Луис. – После долгой болезни люди действительно превращаются в мерзких, придирчивых чудовищ. Образ святого великомученика-пациента – это романтический вымысел. К тому времени, когда на заднице лежачего больного появляются первые пролежни, он… или она… превращается в настоящего монстра, отравляющего жизнь всем вокруг. Они не нарочно, они просто не могут иначе. Но окружающим от этого не легче.
Она посмотрела на него с удивлением… почти с надеждой. Но потом недоверчиво прищурилась.
– Ты все это выдумываешь.
Он невесело улыбнулся.
– Показать тебе учебники по медицине? Или статистику самоубийств? Хочешь посмотреть? В семьях, где за неизлечимыми больными ухаживали дома, процент самоубийств взлетает до небес в первые полгода после кончины пациента.
–
– Люди глотают таблетки, травятся угарным газом, вышибают себе мозги. Их ненависть… их усталость… отвращение и горе… – Луис пожал плечами и свел сжатые кулаки, тихонько стукнув одним о другой. – Оставшиеся в живых чувствуют себя так, словно они совершили убийство. И сами уходят, спасаясь от чувства вины.
На припухшем от слез лице Рэйчел отразилось безумное облегчение.
– Да, она была очень придирчивой… и всех ненавидела. Иногда она специально писалась в постель. Мама спрашивала, не сводить ли ее в туалет… а потом, когда она уже не вставала, мама спрашивала, не подать ли ей судно… и Зельда отвечала «нет»… а потом писалась в постель, и маме или нам с мамой приходилось менять белье… и Зельда говорила, что она не нарочно, но в ее глазах было злорадство, Луис. Оно там было. У нее в комнате вечно пахло мочой и лекарствами, у нее были какие-то капли… по запаху – точно сироп от кашля «Дикая вишня», и этой вишней пропахло все… иногда я просыпаюсь посреди ночи… даже теперь, когда я просыпаюсь посреди ночи, мне чудится этот запах… «Дикая вишня»… и я думаю… в полусне… я думаю: «Зельда уже умерла? Может, она уже умерла?» Я думаю…
У Рэйчел перехватило дыхание. Луис взял ее за руку, и она стиснула его пальцы так крепко, что ему стало больно.
– Когда мы меняли ей постель, я видела, что стало с ее спиной… Ее всю скрючило, Луис, уже под конец… под конец стало казаться, что ее… что ее задница сдвинулась на середину спины.
Теперь глаза Рэйчел как будто остекленели. Ее застывший, испуганный взгляд напоминал взгляд ребенка, вспоминающего свой самый жуткий ночной кошмар.
– Иногда она прикасалась ко мне… своими руками… этими птичьими лапками… и мне хотелось кричать… я просила ее так не делать, а однажды я пролила ее суп себе на руку, когда она прикоснулась к моему лицу… суп был горячим, я обожглась, и на этот раз я
Рэйчел тяжело сглотнула. Ее горло судорожно дернулось.
– Родителей не было дома, когда она наконец… когда она… ты понимаешь, когда она… – Неимоверным усилием воли Рэйчел все же заставила себя произнести это: – Когда она
– Конечно, не знала. Откуда тебе было знать? – Луис придвинулся к ней и обнял, и Рэйчел вцепилась в него, как утопающий – в спасательный круг. – Неужели кто-то тебя в этом винил, малыш?