Кладбище домашних животных

– Пива можно. Ты знаешь, где оно стоит, – ответил Джад, закуривая очередную сигарету. Дождался, пока Луис сядет обратно за стол, и продолжил: – Я не решился спускаться по лестнице. Пришлось бы пройти мимо родительской спальни. Я вылез через окно, спустился по решетке для плюща. Было страшно, признаюсь честно. Но отца я боялся больше. Он бы точно меня прибил, если бы узнал, куда я собрался посреди ночи в компании Стэнни Би. – Джад затушил сигарету в пепельнице. – В общем, пошли мы на кладбище домашних животных, и Стэнни Би по дороге упал раз десять. Он был сильно пьян, и несло от него, как из помойки. Один раз он едва не напоролся на сук, когда падал, чуть горло себе не проткнул. Но он тащил с собой кирку и лопату. Когда мы пришли на кладбище, я подумал, что сейчас он отдаст мне лопату с киркой, а сам отрубится.

Но он, кажется, даже чуток протрезвел. Сказал, что мы пойдем дальше, за валежник, в глубь леса, где есть еще одно кладбище. Я посмотрел на Стэнни, который едва стоял на ногах, потом посмотрел на валежник и сказал: «Стэнни Би, вы на него не залезете. Вы шею свернете». А он ответил: «Ничего я себе не сверну, и ты ничего не свернешь. Я пройду в лучшем виде, а ты пронесешь своего пса». И он сказал правду. Он перешел через кучу валежника на удивление легко, даже не глядя под ноги, а я тащил Спота, хотя он весил фунтов тридцать пять, а я сам – около девяноста. Кстати, Луис, на следующий день после той ночи у меня все болело. Ты сам как себя чувствуешь после вчерашнего?

Луис ничего не сказал, только кивнул.

– Мы шли и шли, – продолжал Джад. – Мне казалось, что мы идем целую вечность. В те времена лес был совсем диким. Птицы кричали в ветвях, и ты даже не знал, что это за птицы такие. В чаще бродили звери. По большей части олени, но были и лоси, и медведи, и рыси. Я тащил Спота. Через какое-то время мне в голову пришла совершенно безумная мысль, что Стэнни Би превратился в индейца и уже совсем скоро он обернется ко мне, черноглазый и ухмыляющийся, лицо раскрашено этой вонючей краской, которую они делают из медвежьего жира, что в руках у него томагавк, острый камень, прикрученный к палке ремнями из сыромятной кожи, и он подскочит ко мне, схватит за волосы и снимет скальп. Стэнни уже не шатался и не падал, он шел вперед твердым шагом с высоко поднятой головой, и это лишь укрепляло мои подозрения. Но когда мы добрались до края Духовой топи и он обернулся ко мне, я увидел, что это все тот же Стэнни, а не шатался он потому, что был напуган до полусмерти. Так напуган, что аж протрезвел.

Он сказал мне то же самое, что я говорил тебе вчера вечером. Про гагар, про огни святого Эльма и чтобы я не обращал внимания на то, что увижу или услышу. И самое главное, сказал он, не отвечать, если с тобой кто-нибудь или что-нибудь заговорит. А потом мы пошли через болото. И я кое-что видел. Не скажу, что именно, но с тех пор я бывал там раз пять и больше не видел ничего подобного. И уже не увижу, Луис, потому что вчера был мой последний поход на микмакский могильник.

Ведь я же не верю во все эти сказки? – спросил себя Луис. Три пива очень способствуют беседе с самим собой. Я же не верю в эти россказни про старых французов, индейские кладбища, какого-то там вендиго и животных, которые воскресают из мертвых? Боже правый, кота всего-навсего оглушило – его ударила машина, и он отрубился. Ничего сверхъестественного в этом нет. А стариковские байки – они и есть стариковские байки.

Только он знал, что это никакие не байки, и три пива – или тридцать три – не отменяли это знание.

Во-первых, Черч был мертвым. Во-вторых, теперь он жив. И в-третьих, он изменился, с ним что-то не так. Что-то произошло. Джад показал ему это место в благодарность за то, что считал неоценимой услугой, но магия, обитавшая на старом микмакском кладбище, возможно, была не такой уж и доброй, и что-то в глазах Джада подсказывало Луису, что Джад это знал. Луис вспомнил, что вчера ему тоже не понравился взгляд старика. Вспомнил странное, едва ли не радостное возбуждение в его глазах. Вспомнил свою безумную мысль о том, что Джад повел его хоронить кота Элли в то конкретное место не совсем по своей воле.

Но если не по своей, то по чьей? А поскольку ответа на данный вопрос Луис не знал, он поспешил отогнать эту тревожную мысль.

– Я закопал Спота и сложил пирамиду, – продолжал Джад ровным, невыразительным голосом. – К тому времени как я закончил, Стэнни Би уже храпел. Пришлось изрядно его потрясти, чтобы он проснулся, но когда мы спустились по этим сорока четырем ступенькам…

– По сорока пяти, – пробормотал Луис.

Джад кивнул:

– Да, все верно, их сорок пять. Когда мы спустились по этим сорока пяти ступенькам, он как будто опять протрезвел. Мы вернулись тем же путем, через болото и лес. Перелезли через валежник, наконец перешли дорогу, и я увидел свой дом. Мне казалось, прошло часов десять, но еще даже не начало светать.

«И что теперь?» – спросил я у Стэнни Би. «Теперь подожди и увидишь, что будет», – ответил он и пошел восвояси, снова шатаясь и еле держась на ногах. Думается мне, в ту ночь он спал на задворках конюшни, и как потом оказалось, мой пес Спот пережил Стэнни Би на два года. Печень его подвела, протравила его насквозь, и четвертого июля тысяча девятьсот двенадцатого года двое детишек нашли его на дороге, уже остывшего.

А в ту ночь я просто залез по решетке обратно, забрался в постель и заснул, как только голова коснулась подушки. На следующее утро я проснулся почти в девять. Мать меня позвала. Отец работал на железной дороге и уходил в шесть. – Джад на секунду умолк, задумавшись. – Мать не просто звала меня, Луис. Она кричала как резаная.

Джад подошел к холодильнику, достал бутылку пива и открыл ее о ручку кухонной тумбы под хлебницей и тостером. В свете электрической лампы его лицо было желтым, цвета никотина. Старик одним глотком осушил половину бутылки, громко рыгнул, глянул в сторону коридора, ведущего в комнату, где спала Норма. Потом обернулся к Луису.

– Мне трудно об этом говорить, – сказал он. – Мысленно я постоянно к этому возвращаюсь, уже столько лет, но никогда никому не рассказывал. Другие знали, что произошло, но никогда не говорили об этом со мной. Это как с сексом, наверное. Но тебе, Луис, я расскажу. Потому что твой кот стал другим. Не обязательно опасным, но… другим. Ты согласен?

Луис вспомнил, как Черч неуклюже спрыгнул с унитаза, задев задними лапами ванну, вспомнил его тусклый взгляд, не то чтобы тупой, но мутный.

Наконец он кивнул.

– Когда я спустился, мать забилась в угол кладовки между холодильником и буфетом. На полу лежала куча чего-то белого – занавески, которые она собиралась повесить. А в дверях кладовой стоял Спот, мой пес. Он был весь в грязи. Шерсть на брюхе свалялась, была вся в колтунах. Он просто стоял – не рычал, ничего, – но было ясно, что это он загнал ее в угол, может, сам того не желая. Она была в ужасе, Луис. Не знаю, как ты относишься к своим родителям, но я своих очень любил. Поэтому и не особо обрадовался, увидев Спота. Это ведь из-за меня мама так напугалась, из-за того, что я сделал. А я даже и не удивился, что Спот вернулся.