— Я опер, Вершина, — довольно равнодушно ответил он.
Его здоровенные, футбольный мяч поместится, ладони Киреева были при том на изумление изящными: узкие, с длинными «музыкальными» пальцами. Очень нежными.
— Спасибо, Ир, — благодарно кивнув, Арина, прерывая колдовство, отстранилась.
Он выбрался из-за ее спины, плюхнулся на «свидетельский» стул напротив.
— Сильно взгрели?
— Да как обычно…
— Я тебя ожидаючи проглядел статеечку, — он помахал газетой.
— Материал, — автоматически поправила Арина. — Журналисты говорят не «статья», а «материал».
— Да и леший с ними. Главное, что там пусто. А то я было испугался, начал прикидывать, какая из контор течет, ваша или наша. Но, похоже, до журналюг никакие подробности еще не дошли.
— Угу. То-то блогеры наперебой изгаляются: тут тебе и каннибализм, и некрофилия, и вампиризм, и черт знает что еще.
— И Ганнибала Лектера через слово поминают. А кто пообразованнее — парфюмера, про которого тот мужик написал с непроизносимой фамилией.
— Зюскинд.
— Точно. Идиоты, короче. Вот им будет разочарование, когда широкой публике станет известно, что убийца не насилует своих жертв, кожу с них не снимает, кровь не сцеживает, даже не душит.
— Как по мне, лучше бы душил. Это быстрее, чем умирать от обезвоживания.
— Тоже верно. А еще милосерднее — выстрел в голову. Ну так чего?
И тут до Арины наконец дошло, что Киреев явился сегодня вовсе не ради глупой газетки или починки ее, Арининого, брелока. Она вскочила было, но кресло поехало, стукнуло ее под коленки, и Арина плюхнулась назад:
— Что? Что узнал?
Но вредный опер, демонстративно развалясь на свидетельском стуле, ухмылялся:
— А сплясать за новости?
— Иди ты!