— Не преувеличивайте. Жизнь вы себе сами спасли. И убийцу вырубили, и, главное, сумели с его телефона в полицию дозвониться. Даже если бы мы фургон до промзоны не отследили, звонок-то локализовали. Так что нашли бы. Ну, может, на несколько часов позже.
— Кто знает, может, именно эти несколько часов нас и спасли.
— Ладно-ладно. Я считаю, что вы сами себя и дочь спасли, но если вам будет приятно…
— Арина, приходите, когда я буду юбилей отмечать! Пожалуйста!
— Я постараюсь, Мирра Михайловна, но, понимаете…
— Да понимаю, понимаю, вы своим временем не всегда распоряжаетесь. Но хотя бы на полчасика!
— Я не потому… Меня в Питере уже, скорее всего, не будет. Я домой возвращаюсь.
Она и сама не поняла, почему вдруг это сказала. Да, она всерьез обдумывала этот вариант, даже рапорт о переводе написала — но на стол Чайнику бумагу пока не положила! А тут вдруг…
Мирра лежала с закрытыми глазами — задремала.
Покружив по переходам, Арина добралась до нейрохирургии. На посту возле прятавшейся в торце коридора палаты молоденький сержант уткнулся в какую-то игрушку на планшете.
— Вы бы повнимательнее, боец, не у тещи на блинах.
— Чего? — он хотел, кажется, ответить что-то резкое, но узнал. — Простите. Скучно так сидеть. И куда он денется? Он же никакой.
— Этот никакой убил четверых. Ферштейн?
— Так точно, — планшет исчез как по мановению волшебной палочки.
Надолго ли, подумала Арина, заглядывая в приоткрытую дверь, прямо в лицо распростертого на койке Юлия Минкина. С характерными синяками вокруг глаз, с замотанной головой он не выглядел сколько-нибудь опасным. И заглядывающую в дверь Арину не заметил. Впрочем, он сейчас вообще никого не замечал, сосредоточенный сам на себе и разговаривающий тоже исключительно сам с собой:
— Ты справишься!
Голос был низкий, но несомненно — женский.