— Или вы дальше хотели посмотреть?
— Нет-нет, спасибо.
Симона! Нет, ну понятно, что Симона, тем более Бьюти, чистой воды псевдоним. Но Симона! Арина потрясла головой. Нельзя же, ей-богу, теперь везде ноты видеть. Ах да, еще и у Харитона этого фамилия — Михайлов. Хотя он просто не может быть при чем. Ясно, что ни в какую консерваторию он два месяца назад не поступал. Совсем другие у мальчика пристрастия и мечты.
Арине почти хотелось, чтобы, когда она доберется до дома, Виталик уже спал. Пусть все — чем бы ни было это «всё» — будет когда-нибудь потом. Сейчас у нее просто не было ни на что сил. Голова была пустая-пустая, и в этой пустоте плавали обрывки, которые даже с большой натяжкой нельзя было назвать мыслями. Невозможно было придумать — как спросить Виталика про странные новости, которые сообщил Данетотыч. Может, никаких «секретов» вовсе и нет?. Надо просто спросить — и все объяснится. А то как-то глупо: он от меня что-то скрывает, причем я знаю, что именно, но делаю вид, что мне ничего не известно. Может, он и не скрывает ничего?
На человека, у которого есть тайны от любимой жены, Виталик не походил абсолютно: в прихожую вышел с улыбкой на лице, обнял нежно, прижал, задышал в ухо — глаза у Арины сразу принялись закрываться, а коленки подгибаться. Разве в таком разморенном состоянии что-то придумешь?
Поэтому она спросила напрямик. Постаралась, чтобы прозвучало легко — как будто ничего такого особенного не происходит, подумаешь, у мужа секреты завелись, все в порядке, все так живут, не из-за чего беспокоиться.
— А чего ты мне про свой перевод не сказал?
— Про перевод? — Виталик как будто не сразу понял, о чем это она. — А! Растрепали уже! А я-то хотел тебе сюрприз сделать.
Сюрприз, что и говорить, получился знатный.
— Аришка, там такая квартира! — восторженно продолжал Виталик. — Четырехкомнатная, в сталинке, представляешь!
— Да, квартира — это хорошо.
Высвободившись из нежных объятий, Арина стянула с плеч куртку, аккуратно пристроила ее на вешалку, нагнулась, распустила шнурки кроссовок, разулась, установила обувь на положенное место — тщательно, ровненько. Теперь, кажется, надо руки помыть?
— Как-то ты вроде бы даже не рада, — задумчиво проговорил любимый муж, стоя в проеме ванной двери. — А, ну да, тебе квартира нужна только чтоб поспать было где. да и то не каждый день.
Это прозвучало чуть насмешливо, но в то же время так, словно он — самый близкий, самый родной человек! — был недоволен. Нет, ну, с одной стороны, понятно: ему хочется, чтобы жена (Арине до сих пор это слово казалось смешным) почаще и подольше бывала дома. Или даже не дома. Чтобы в театр вместе сходить, в гости, да хоть погулять. Когда любишь, хочется, чтоб любимый человек был рядом — видеть его, трогать, дышать… Но, с другой стороны — неужели он не понимает?!
— Виталь, это моя работа, — устало проговорила Арина, мечтая только об одном — лечь и заснуть. — И я ее люблю, уж будто ты не в курсе.
Не нужно было этого говорить! Надо было просто идти спать! А сейчас Виталик как будто даже обрадовался ее словам, как будто только и ждал именно их:
— Ой, да слышал я это миллион раз! Работа! Можно подумать, от того, что ты копаешься в грязи, вокруг чище станет. Одно дерьмо ликвидируешь, тут же другое всплывет. Мартышкин труд. Чего там любить-то? Ты же отличный юрист, тебя в адвокатуре с распростертыми объятиями возьмут. Нет, ясно, что сразу после универа смысла не было в адвокаты соваться. Молодой специалист, нет никто и звать никак. Тем более в Питере, где и своим-то трудно пробиться. Сейчас — совсем другое дело. Они там, в коллегии, бывших следователей очень даже уважают. Тем более, ты и следователь не из последних, это мягко говоря. Вот изловишь своего маньяка…
— Если изловлю.
— Да куда он от тебя денется! В крайнем случае, пришлют усиление. Но ты-то все равно первой останешься. Под победные фанфары — после такого дела — только и уходить. И мой перевод тут очень даже кстати. Вроде как ты не сама с поля боя бежишь, а переходишь на другие позиции под давлением непреодолимых обстоятельств. Можно было бы тебя там в начальники следственного комитета протолкнуть, но ты ж упрешься, я тебя знаю.
— Упрусь.