Руслане пора было определяться в первый класс, когда Генка заявился, лучась от гордости: удалось выбить (это он так сказал — выбить) у какого-то «босса» квартиру — да не какую-нибудь крошечную однокомнатную «гостинку», вполне приличную «двушку». Тетка сразу помолодела лет на двадцать — да она и была еще молодая, только из-за вечных платков и обвисших платьев казалась Руслане старой — засуетилась, засобиралась. Генка смеялся: «Куда ты это барахло тащишь? Там все есть. А чего нет — будет. Я у начальства на хорошем счету…» И приосанивался.
Лохматого Пирата он застрелил — куда с собакой в квартиру? Руслана пыталась не пустить — плакала, умоляла, даже в драку кидалась — да куда там. «Ну и живи тут со своим Пиратом! — сплюнул Генка, добавив. — В будке. А мы с Танькой поедем».
Поехали они, разумеется, вместе. Пират остался лежать возле крыльца неподвижной лохматой кучей. Должно быть, Генка с ним после что-то сделал — закопал, что ли? — потому что когда потом они приезжали в «деревню» на «осенние шашлыки», никакого Пирата возле будки не было. Да и будки почему-то не было.
Во время этих поездок «на шашлыки» Генка даже учил Руслану стрелять. Она пугалась, но слушалась, вглядывалась, целилась, нажимала, где велено, даже попадала в выстроенные рядком пивные банки. «Еще чемпионку из нее сделаем, — хохотал довольный Генка, отмахиваясь от Татьяны, считавшей, что для девочки, тем более малолетки, это забава вовсе неподходящая, — Тут ведь главное, сызмальства привыкнуть, а глаз у девки верный. Вырастет, станет по Олимпиадам ездить, будет нам на старости лет вместо пенсии». Года не прошло, как его убили. Почти случайно, как убивали тогда многих.
Лет десять они колотились с теткой вдвоем. Сажали картошку в той самой «деревне» — им везло, урожай всегда удавалось выкопать до нашествия человекообразной «саранчи». Картошки с участка хватало до следующей весны. Очень удачно продали Генкину кожаную куртку и зимний «плащ». Больше продавать было нечего, Генка ничего, кроме квартиры, после себя не оставил. Только много лет спустя Руслана обнаружила на антресолях пистолет — в коробке с лыжными ботинками. Очень удивилась, помнится. Генка любил «реальное» оружие, а пистолет был маленький, изящный, практически игрушечный. Руслана бросила его в ту же коробку — пусть лежит, куда девать-то. Когда они с теткой считали каждую копейку, тогда, может, и сгодился бы, уж наверное, что-то этот ствол стоил. Но тогда они перебрали антресоли, видимо, не слишком внимательно. Ну да что теперь. Выжили как-то. Соседи считали их матерью и дочерью — Генку забыли быстро, и какая у него была фамилия, никто не вспоминал. А они-то обе были Павлюченко: когда тетка выходила замуж, фамилию менять не стала. Сам Генка и не велел, коротко сказав: чтоб лишних вопросов не задавали.
После теткиной смерти Руслана сперва каждый день вздрагивала — боялась, что ее арестуют, а то и что похуже. После попривыкла.
Контора, куда тетка пристроила ее после школы, как раз переформировалась, теперь Руслана перекладывала бумажки в другом филиале. Народ правдами и неправдами старался закрепиться в «головном офисе», а ей и в филиале было отлично. И к дому ближе. И, главное, все незнакомые, никто ничего про Руслану не знал. После смерти тетки Татьяны — в контору-то Руслану пристроила именно она — на нее завистливо косились: вот повезло девке! Сама себе хозяйка — и с жилплощадью, да еще такой солидной. Прямо завидная невеста… а вот у меня племянник такой симпатичный…
Все это, по правде сказать, не столько утомляло, сколько пугало — а вдруг кто-нибудь догадается и задаст «тот самый», самый главный вопрос? Врать она толком не умеет, сразу начнет запинаться, покраснеет — все будет ясно.
В общем, реформа конторы оказалась очень, очень кстати. В новом коллективе никто ничего про Руслану не знал. Она немного оттаяла, даже перестала пугаться, когда ее приглашали на свидания. Чего пугаться? Молодая, симпатичная — вот и появляются… ухажеры.
Один очень ей нравился. Он даже жениться хотел. Правда, хотел. Однажды, расчувствовавшись, стал рассказывать, как переменится после свадьбы их жизнь, как они поменяют его и ее квартиры на одну большую, чтобы и детям, когда появятся, места было довольно, как станет хорошо и удобно. Вот тут-то ее и накрыло прежним страхом. А ведь казалось, все позади, никому нет дела ни до нее, ни до ее грехов… Размечталась, дурища!
Симпатичного, который хотел много детей, пришлось, конечно, прогнать. А ведь он хороший был. Правда, хороший… А теперь… теперь чего ж… И ведь лет-то ей еще не так чтоб сто. Она даже родить еще могла бы… А у нее только Джиннечка… Одна дамочка из соседнего офиса купила щеночка, да некстати:
— И ведь никогда никакой такой аллергии у него не бывало — ни на клубнику, ни на что она там еще случается. А тут на тебе — краснеет, чихает, чуть не задыхается, — имелся в виду дамочкин законный супруг, которому, как вдруг выяснилось, собаки противопоказаны. — И что мне теперь? — сокрушалась дамочка. — Девочки, никому щенка не нужно? Порода ценная, дорогая, а я даром отдаю… ну… за рубль, как положено.
Оказалось, дарить щенка нельзя. Руслана взглянула на рыжие лохмато-шелковые ушки, на влажные, чуть выпуклые, черешневые глаза… и полезла в кошелек. Вручила дамочке десятку, получив взамен папку с бумагами, подтверждающими, что порода «ценная, дорогая». Ей было наплевать и на породу, и на документы. Да почти на все теперь было плевать. Теперь у нее была Джиннечка.
Шубин поселился в их подъезде позже всех — поменял выделенную милицейским начальством комнату на пустовавшую после смерти старой Тимофеевны квартиру. Валька из соседнего дома, что работала в ЖЭКе и все про всех знала, говорила, что даже без доплаты поменял, какая-то риэлторская контора расселяла его коммуналку, и ему повезло. Коммуналка, должно быть, была риэлторам (Валька говорила «риелторам») очень выгодна, и жильцов расселяли «с походом». А может, щурилась она, просто милиционера испугались, вот и постарались подобрать вариант. А что? И очень может быть. Риэлторы — они ж мухлевщики, им в поле зрения милиции попадать вовсе без надобности, вот и расстарались, чтоб не дай бог не прицепился.
Руслана Алексеевна и сама его боялась. Прежний страх вернулся с новой силой, как будто проснулся, как следует отдохнув за то время, что не напоминал о себе. Да и как не бояться? Более ужасного соседа и представить было нельзя. Хотя мужчина он был, что и говорить, приятный. Не слишком разговорчивый, но вежливый, предупредительный — всегда дверь подъездную придержит и сумки, если тяжелые, поможет донести. И Джиннечке он нравился — а это был главный критерий! Но страх не отпускал: что если сосед что-то заподозрит, докопается? Просто потому что милиционер. Они теперь полицейскими называются, но какая разница!
Она продолжала его бояться, даже стоя над простертым на полу телом.
Сосед лежал посреди небогатой своей обстановки так же, как лежал у крыльца застреленный Генкой Пират — напряженно вытянувшийся, но тем не менее бесформенный. Безнадежно мертвый. И возле головы стояла такая ж темная, уже начавшая тускнеть лужица…
Должно быть, Джинни что-то почувствовала, потому что вдруг тявкнула коротко и лизнула Руслану Алексеевну в щеку — утешала.
В голове точно прошла какая-то темная тень. Стало нечем дышать. И горло пересохло — попить бы.
Так же оно, горло, сохло, когда Руслана, обернув руку полой халата, торопливо выдвигала и задвигала немногочисленные ящики, копалась в бумагах, наполнявших сложенные на углу стола папки, даже под ванну заглянула, даже на антресоли… и ничего не обнаружила. Ничего. То есть там много чего было, про разных людей — всякое. Но про Руслану Алексеевну Павлюченко — ничего. Ни слова.
ebooksa