Когда он за сутки решил гигантскую контрольную, Марго представила его подруге как некую заморскую диковину. Так все и началось. Тогда он грезил только математикой и информатикой, считая, что на девочек его обаяние не действует, а посему не стоит даже тратить на них время, хотя глубоко внутри, куда не проникали ни тихие речи психотерапевтов, ни громкие советы однокурсников, он, конечно же, мечтал о красивой девушке. И она явилась таким необычным путем.
Теперь, когда Ларин стал учителем, ему словно приходилось смотреть на себя со стороны; глядя в класс с учительского места, он как на ладони видел, кто молча страдает, загоняя внутрь переживания, как поступал и он всю жизнь, а кто получает сразу все, стоит лишь поманить одним пальчиком.
Житко и Успенский, конечно, получают всё, но разными способами. Первый – кулаками и наглостью, второй – деньгами папаши. Как теперь они решат конфликт, который непременно вскроется, словно гнойная язва, Ларин понятия не имел, но предполагал, что это будет не слишком красиво.
– Дмитрий Сергеевич, – прошептала Саша, хватая его за локоть. Ларин очнулся от размышлений, глянул на нее, потом перевел взгляд в поле. Хворост-младший несся по левому флангу, приближаясь к воротам Щеглова, который, кажется, вообще забыл, что закрывать нужно створ, а не свои яйца, пять или шесть белых столпились перед воротами, к ним спешили остальные. «Там и теннисный мяч не пролетит», – подумал Ларин. Скоков тем временем, увернувшись от полузащитника, прошел по центру, миновал Финогенова, схватившего его за майку. Послышался треск разрываемой ткани, Скоков подыграл на правую, размахнулся, игроки в штрафной площадке сжались, скукожились и совершенно потеряли из виду Хвороста, который с горящими глазами влетел с левого фланга в штрафную, получил обманный пас от Скокова и что было мочи отправил мяч в ближний пустой угол ворот.
Глава 23
– СВДС? Что это?! – Ларин прижал трубку к уху, боясь пропустить хоть слово. – Синдром чего? Света! Я тебя не понимаю!
Трубка разрывалась плачем, он чувствовал, как его сердце заходится, готовое вот-вот остановиться от ужаса.
– Синдром внезапной детской смертности? Ты… ты уверена? Откуда, что это? Где наша малышка? – он старался говорить ровно, но его голос проваливался в бездну. Ком, вставший в горле, перехватывал дыхание.
– Она в реанимации, – рыдая, проговорила Света. – Понимаешь, Дим… Прости меня, я отошла только на минутку… вернулась, а она не дышит… ох…
В трубке снова раздались воющие звуки – так плачет от боли потерявшая самое дорогое мать.
Он присел на стул возле учительского компьютера. Рядом сидел Скоков, изможденный, но довольный результатом матча, и пил «Туборг», закусывая орешками.
Когда Ларин начал говорить, он по наитию, услышав тревожное молчание, перестал двигать челюстями, отставил банку, мышцы его напряглись в нервном ожидании.
Компьютерный класс гудел, словно пикирующий бомбардировщик, низким пронзительным воем.
– Она жива, я успела… буквально минуту, Дима…
– Но мы же приезжали в семь, все было хорошо, какой еще синдром, откуда он взялся? – Ларин услышал, что дочь жива, и напряжение, готовое вот-вот взорвать его мозг, схлынуло.
– Я не знаю, не знаю, Дим… может, что недосмотрели, мне говорили, она совершенно здорова. Эта гадость СВДС случается и у здоровых детей, никто не знает почему…
– Боже, – прошептал Ларин. – Слава тебе господи. – Внутри все дрожало. – Но… почему, что там, в реанимации?
– Она жива, Дим. Но пробыла без дыхания… я не знаю, сколько она не дышала… Мне пока ничего не говорят.
Начав успокаиваться, она снова заревела. Он чувствовал, что ее нервы на пределе, но ничем помочь не мог. Только словами, на которые он всегда был так скуп, предпочитая объясняться математическими терминами.
– Я могу что-то… Свет… если жива, они сделают все возможное, поверь, там отличная больница. Я позвоню Виктору, у него есть выход на комитет здравоохранения, они нажмут…