– Нет, не надо. Не стоит, Дим. Мне кажется, это только ухудшит. Они и так на ушах все. Всё в руках Божьих, – сказала она.
– Да, – сказал он. – И хороших врачей, – которые, подумал он, могут ведь не так бороться за жизнь его дочери, как боролся бы он сам. – Я сделаю все что нужно, – сказал он. – Я с тобой.
Он не знал, что еще говорить, чем ее утешить, если это вообще возможно.
Скоков ходил из одного конца класса в другой. Ночная прохлада врывалась в кабинет, перемещая волны нагретого воздуха слоями. Потом он сел за один из компьютеров и продолжил изучать код, который дал ему Ларин. Это был кусок лог-файла какого-то государственного агентства, осуществляющего слежку за финансовыми потоками всей страны. Ларин попросил найти утечку данных, которая могла быть замаскирована подо что угодно. Если представить себе компьютерную сеть, особенно имеющую выход вовне, в другие сети, очевидно, данные в ней шныряют, словно машины по автостраде, туда-сюда, беспрерывно и круглосуточно.
Сложность заключалась в том, что все передачи файлов из организации наружу, во внешние сети, в том числе Интернет, пропускались через главный сервер, где они проверялись на наличие прав такой передачи, потом переподписывались и, если прав хватало, отправлялись. Большая часть сомнительных файлов, которые ему удалось обнаружить, была подписана цифровой подписью Виктора Бойко. Рыть самому себе яму он не мог, значит, кто-то подписывал нужные файлы его именем. И решал сразу две задачи – прав было достаточно для отправки секретной информации, а директор организации, Виктор Бойко, был скомпрометирован.
Скоков почти нащупал один из возможных вариантов решения этой задачи, когда зазвонил телефон Ларина.
«Главное, чтобы у него крыша не поехала», – подумал Скоков.
Курс криптовалюты рос, за ночь они планировали наработать блок, за что получили бы пятьдесят биткоинов, по курсу чуть больше пятидесяти долларов. Если бы они майнили целый день, да с большим количеством компьютеров… Он вдруг вспомнил про Федора, школьного кота. Вообще-то, кота звали Федор Михайлович, по крайней мере, так его звала Петровна, школьная техничка.
– Ох и разжирел Федор Михайлович, – говорила она. – Всех крыс переловил в подвале.
Подвалом заведовал трудовик. Кроме него, туда никто не рисковал спускаться, во-первых, потому, что темно, во-вторых, страшно, а в-третьих – что там делать? На первом этаже школы хватало как складских, так и подсобных помещений, надобность в подвале отсутствовала, никто туда и не совался. Иногда трудовик вспоминал, что где-то там под землей завалялась доска нужных размеров, но случалось это нечасто. Все остальное время в подвале хозяйничал Федор Михайлович.
– Что случилось? – спросил Скоков, когда Ларин повесил трубку и застыл, стоя у доски.
Дмитрий не отвечал.
– Не молчите. Скажите мне.
– Дочка, – едва слышно произнес Ларин, – что-то с ней произошло. Дыхание остановилось. Неизвестно почему. В семь часов, когда мы с Олегом ездили в роддом, все было хорошо.
– Но… с ней… все нормально? – Скоков не знал, как спросить. Не напрямую же: «Она не умерла?»
– Она в реанимации. Больше ничего неизвестно.
– Боже… Как же это? – в глубине сознания Скоков знал, что значит терять близких. – Держитесь, Дмитрий Сергеевич. Если хотите, идите домой, я сам тут закончу…
Ларин посмотрел на него, покачав головой.
– Куда я пойду… мы должны продолжать… не дай бог, потребуются деньги… много денег.
Скоков отвернулся. Он не мог смотреть на учителя, слезы наворачивались на глаза, хотя раньше никогда не замечал за собой признаков чрезмерной сентиментальности. «Она же совсем еще маленькая… как же так?» – подумал он.