— Знаю, — говорит она многозначительно, — ты права. Но мы можем что-то изменить, помочь этим девочкам. Защитить Грейс. Пожалуйста, Алекса, ты мне нужна.
Молчание.
— Ты до черта эгоистична, — говорю я, давая слабину.
Выражение на лице Эллы подавленное, и это рвет мне сердце.
«Господи, ну ты и вляпалась. Что нам делать?» — спрашивает Стая, почуяв мое настроение.
Меня на мгновение охватывает радость от того, что у меня в жизни есть любимое дело, фотография. Я знаю, что она помогает мне оставаться честной. Сосредоточенной. Здравомыслящей. Как и Элла, я могла бы рисковать, компрометировать себя, чтобы унять свою боль. Я могла бы лгать, обманывать, насильно заставлять людей делать то, что я хочу. Но в отличие от Эллы я сделала все возможное, чтобы не стучаться в опасные двери, считая, будто сексуальность послужит на пользу моей алчности.
«Дыши, — говорит Онир, — ты слишком сильно себя накрутила».
Вся дрожа, я пытаюсь не судить Эллу, но у меня это плохо получается. Я отворачиваюсь. Я злюсь по одной простой причине: я чувствую себя беспомощной, Элла игнорирует меня, ее отказ слушать меня и думать не только о себе вызывает у меня обиду. Мне же хочется вернуть ее к прежней жизни. Во мне теплится надежда на то, что она станет использовать свое тело по-другому — не ожидая чьего-то разрешения — и найдет себе надежное место в мире.
Элла хватает с кровати щетку, вырывает один из пластмассовых зубьев.
— Ты должна знать и еще кое-что, — говорит она. Ее нога дергается, как пойманный заяц. — Некоторые девочки из того дома младше Грейс. Им, наверное, девять или десять.
Я вдруг представляю Пой-Пой. В голубых шортиках с кружевной отделкой. С голыми ногами, покрытыми гусиной кожей от холода.
«Я не глупая, и не называй меня Бритни».
У меня кружится голова. Во рту появляется металлический привкус. Надо было предвидеть, что это случится, думаю я. Это я глупая, а не она.
Вечер. Я в ошеломленном спокойствии брожу по окрестностям. Мои подмышки промокли от пота, сознание настойчиво требует реорганизации, чтобы смириться с нашей ужасной ситуацией и сосредоточиться на ней. Я пинаю колесо какой-то машины, отчасти надеясь, что заорет сигнализация. Ничего не происходит. В голове звучат слова Эллы: «Но мы можем что-то изменить… Пожалуйста, Алекса, ты мне нужна».
Все это происходит на самом деле, говорю я себе, переходя улицу к воротам, к плотной живой изгороди, где отдыхает одинокий дрозд. Я останавливаюсь на достаточном расстоянии, чтобы не спугнуть птицу.
— Ты сегодня принес с собой душу моей мамы? — спрашиваю я.
Дрозд смотрит на меня. Его бархатистый клюв и круглый глаз неподвижны.
— Если принес, — говорю я, — то передай ей, что со мной все в порядке. Мы со Стаей будем осторожны. Обещаю.
Тишину улицы вдруг разрушает нежная песнь. Мелодия черного дрозда безупречна, она ласкает мне слух и наполняет меня спокойствием. Он, как эксгибиционист, поднимает крыло, балансируя на тонюсенькой веточке.
«Я ценю свой сад скорее потому, что он полон черных дроздов, а не потому, что там растут вишни, и я со всей прямотой отдаю птицам плоды за их песни…»[23]
ebooksa