— Ты ведь будешь присматривать за ней так же, как присматривал бы за Элис, правда?
— Я не позволю, чтобы с ней что-нибудь случилось.
— И с тобой. Хорошо себя чувствуешь?
— Я в порядке. Ты был прав. Эликсир Чашницы не даёт мне ни капельки измениться.
— Отлично.
Аллегра берёт меня за руку. Мы проходим сквозь тень на стене и выходим на Голливудский бульвар.
Залоговые облигации «Маккуин и сыновья» находится в конце квартала, рядом с магазином подержанных медицинских товаров. Протезы рук и ног висят на верёвках и стоят в витрине, словно товар дня в худшей в мире мясной лавке.
Мимо с мигалками проносится пара машин полиции Лос-Анджелеса. Интересно, они направляются схватить каких-нибудь гангстеров или проверить первые сообщения о странных убийствах каннибалами?
Офис залоговых облигаций является клоном всех унылых отделений Департамента транспортных средств и автостанций мира. Это одна просторная комната с люминесцентными лампами и белым кафельным полом. Помятые металлические столы, заваленные бумагами, которые так и не удосужились подшить последние, кто пользовался столом. По всей комнате висят доски объявлений, увешанные флаерами о занятиях, дешёвых переездах и консультантах по наркотической зависимости, у которых есть лишь номер 800 и веб-сайт. Всё остальное — календари и плакаты «Разыскивается». Если выстрелить времени в живот, оно приползёт умирать сюда.
Похоже, это место только открылось. За столом в дальнем конце комнаты сидит и разговаривает по телефону кто-то в белой рубашке с закатанными рукавами.
— Билли, заставь отдать тебе деньги или забери его машину. Я знаю, что это незаконно, ну и что, чёрт подери?
Я узнаю голос женщины, с которой сегодня разговаривал рано утром.
— Единственный способ привлечь внимание освобождённого под залог — это пригрозить позвонить его надзирателю или показать ему, что его яички являются футбольными мечами, а ты — Дэвид Бекхэм. Бекхэм. Это британец, который лупит по мячу за миллиард долларов в год. Слушай, просто забери деньги, которые он должен, или можешь не появляться в офисе.
На ней белая рубашка, чёрные «дикис»[289] и чёрный галстук, который она словно стащила с трупа Джо Фрайди[290]. У неё широкие плечи и верхняя часть туловища, как будто кто-то ещё в довольно юном возрасте обучал её боксу. Она не любит нас, незнакомцев, в своём офисе. Она не любит тех, кто не готов передать право собственности на свою машину или свой дом.
Я cдвигаю холодильником какие-то бумаги и ставлю его ей на стол. Теперь я ей действительно нравлюсь.
— Должно быть, ты Маккуин, но я не вижу никаких сыновей.
Она пристально смотрит на меня.
— Маккуин был мой отец, и он умер. И нет никаких сыновей. Папочка был оптимистом, но всё, что ему досталось — это я.
— Мне знакомо это чувство.
— Я не говорила, что ты можешь поставить это сюда, — говорит она, указывая ручкой на холодильник. — От него останется круг.