Именинница

— Комиссар должен извинить нас…

Женщина, которая долгое время была бездетной, ставшая «мамой», а потом снова всего лишь «Анеттой», теперь говорила тише, — голые мысли, не наполненные энергией:

— …но вы начали с того, что ей угрожает смертельная опасность, — до того, как мы узнали ее прежнее имя.

— Вам не в чем передо мной извиняться. Я прекрасно вас понимаю.

— Мы даже не знаем, жива ли она… мы ничего не знаем о ней вот уже много лет… С чего вы взяли, что ей что-то угрожает?

— Я обязательно все расскажу, но сначала должен понять, где она может быть.

— Но нам нужно…

— Мне жаль, но единственное, что вы можете сейчас для нее сделать, — это дать мне как можно больше информации. И дальше я приложу все усилия, чтобы найти ее.

Женщина снова оглянулась на мужа. Теперь была его очередь углубляться в семейное прошлое.

— Со временем вопросов стало меньше, и задавала она их все реже. Одно время они вообще прекратились, и это продолжалось довольно долго. Ханна снова выглядела счастливой. До того, как ей исполнилось четырнадцать. Все изменил один вечер.

Мужчина оглянулся на жену, как будто в сомнениях.

— Мы так и не поняли, что произошло. Никто этого не знает, несмотря на долгое полицейское расследование.

Он искал взгляд супруги, и она кивнула. После чего мужчина продолжил:

— Был праздник, молодежная вечеринка. Один из гостей, парень, чей-то там брат, чуть постарше остальных, упал с балкона четвертого этажа. Погиб на месте, никто не знал причины и не мог сказать, как это случилось. На Ханну этот случай произвел очень глубокое впечатление. Она плакала месяцами напролет. Никуда не выходила из дома. Школьные учителя приходили сюда с ней заниматься. Тогда и вернулись все ее вопросы, только теперь их количество увеличилось, и они стали настойчивее. Эта катастрофа пробудила в ней память — фрагменты прежней жизни, образы биологических родителей. Ее сестры, братьев. И отдельные слова — «Песё», «Торте»… Поначалу мы их не понимали, и сама она тоже. «Мом» и «Баба» — здесь еще можно было как-то догадаться. Нам помог сотрудник из управления коммуны. «Пять», «торт», «мама», «папа» — сначала только эти четыре слова. Потом еще двадцать пять или тридцать… Албанский — язык, на котором она, возможно, говорила в раннем детстве. Прежде чем попала к нам.

Глаза мужчины сделались печальными. Ему пришлось еще раз все это пережить.

— В тот вечер мы ничего этого не знали. Но после того трагического случая на вечеринке Ханна начала от нас отдаляться. Тогда ей было четырнадцать, а в шестнадцать она исчезла. Вот так просто. Пропало несколько платьев из гардероба, зубная щетка, еще кое-что — и ни записки, никакого объяснения. В первый год она звонила домой пару раз, и мы попытались определить, откуда сделан звонок — из телефонной будки в городе Шкодер, в Албании. Ханна не говорила много, заверила, что у нее все в порядке. Однажды мы спросили ее, где она живет, чем занимается, но она не ответила, а когда повторили вопросы, положила трубку. И с тех пор больше не звонила.

Тут приемный папа не выдержал. Затряс головой, глядя на свои ладони, и откинулся на спинку дивана. Инициативу в разговоре снова перехватила его жена.

— Нашей ошибкой было попытаться помочь ей с этими непонятными словами. Мы нашли в коммуне человека, знающего албанский, накупили албанско-шведских словарей, заказали каталоги университетских курсов с изучением этого языка. Мы хотели пробудить в ней интерес к тому, что, как нам казалось, было как-то связано с ее корнями. В итоге это вылилось в настоящую одержимость.

Эверт Гренс смотрел на супругов, которые даже вместе выглядели такими одинокими. Какими могут выглядеть только родители, потерявшие ребенка.

— После того последнего звонка все стихло. С тех пор мы ничего о ней не знаем, комиссар.