– Мне кажется, не стоит переживать, – ответила Харпер. – В клинике обо всем позаботятся, они знают, как поступать в таких случаях. Врач ведь сказала, что Моргана и Райли не оставят наедине с Лорен ни на мгновение, пока не будут уверены, что это безопасно.
– Вы же ее видели.
– Да, – сказала Харпер. – Но ей помогут.
– Она не в состоянии заботиться о них. Надо было забрать их домой.
– Если бы вы их забрали, Лорен не смогла бы остаться в этой клинике. Там принимают только матерей с детьми. Поверьте, не в ваших интересах, чтобы ее перевели в общее отделение. «Хоуп-Парк», может быть, чем-то и напоминает тюрьму, но альтернатива… Лучше вам не знать.
– Почему? – спросил Патрик. – Что с ней не так?
В Селверском психиатрическом отделении специализированного типа она была лишь единожды – брала показания. Один из заключенных признался в давнем убийстве. Стоп, каких еще заключенных, упрекнула она себя. Пациентов, разумеется, пациентов, хотя, по правде говоря, больница эта оказалась пострашнее любой тюрьмы, в которой ей доводилось бывать. Сильнее всего Харпер всегда впечатляли детали: к примеру, этот звук, с которым чьи-то зубы ударились о металлическое изголовье кровати – фарфоровый звон, чавканье плоти; или другой звук – хруст суставов, треск натянутых до предела связок, когда кому-то умелым движением заломили за спину руки; и тот момент, уже после возвращения, несколько часов спустя, когда, стоя в собственной ванной, она машинально протянула руку, чтобы протереть зеркало, и тут только поняла, что пятна на ней самой – на лице, на белой рубашке – мелкие розовые кляксы слюны, смешанной с кровью, напоминание о том, как по коридору мимо протащили человека, окровавленного, задыхающегося.
– Не думайте об этом сейчас, – сказала Харпер, прикидывая, к кому обратиться в случае чего, как уберечь Лорен от этого места. – Туда ее не переведут. Она обязательно поправится, она очень любит своих детей.
– Ну да, – растерянно согласился Патрик. – И я раньше так думал.
Он попросил высадить его у дома сестры. Когда Харпер остановилась и заглушила двигатель, он вяло улыбнулся, поблагодарил ее и открыл дверь.
– А вы, оказывается, хороший человек, Харпер. У нас были некоторые разногласия, но сегодня я бы без вас не справился.
Она кивнула.
– Я свяжусь с вами, чтобы взять показания.
– Показания? Меня-то зачем допрашивать?
– Затем, что вы, кажется, знакомы с подозреваемой. Молодая женщина, волосы темные, длинные. Очень стройная. Весьма несговорчивая. Никого не напоминает?
– Нет, – ответил Патрик, но потрясенное выражение его лица говорило само за себя. Харпер точно знала, о чем он думает, потому что и сама думала о том же: как следила за ним, как увидела его – застукала – на парковке с той заплаканной девушкой, той же девушкой, которую сегодня поймали у реки. Как, еще не зная, что за ним наблюдают, он взял эту девушку под локоть и потащил куда-то, явно желая лишь одного – избавиться от нее поскорее.
Глава 25
В кабинете для допросов было жарко, хотя вентиляция явно работала: кондиционер под потолком жужжал и потрескивал – даже слишком громко, будто в нем что-то застряло. Государственный защитник Джеймс Крейс, молодой человек в модных больших очках с толстыми линзами, прижимал ко рту и носу платок, точно викторианский денди, спасающийся от смога. Еще до того, как Харпер успела сесть, ей стало ясно зачем: от подозреваемой исходил сильнейший запах пота и речного ила. Она полулежала в кресле напротив, прикрыв глаза, вокруг ее лица свисали нечесаные пряди грязных волос. Кто-то поставил перед ней пластиковый стаканчик с чаем. Из угла кабинета красным огоньком светила камера – значит, запись идет.
– Давайте с самого сначала, – сказала Харпер. – Мы проверили ваши отпечатки по базе, и похоже, что до сего момента у вас не было противоречий с законом. Система вас не распознала.
Подозреваемая промолчала.