— Правда, правда! — вмешался Ажибек.
— А ты молчи! Мал еще! — прикрикнул на него Ырысбек и снова повернулся к Зибаш: — Помнишь, как мы с Темиром пришли за тобой, невестой? Я тогда пел: «Зибаш, ты лисичка, бегущая с горки…» Еще не забыла, а?
— Как же я могла забыть, Ырысбек? Твоя песня до сих пор звучит у меня в ушах. Да только уже не вернешь те времена. И Темира.
— Что и говорить, Темир был султаном среди джигитов.
— Пусть бы вернулся без рук, без ног, лишь бы живым. Я уж не знаю, как бы благодарила судьбу, — и глаза Зибаш снова наполнились слезами.
— Война, Зибаш. Крепись!
— А что еще остается? Да и все слезы, кажется, выплакала. Только вот увидела тебя и не выдержала. Считай, что от радости.
Зибаш улыбнулась светло, сквозь слезы. Из дома выглянула ее ене — свекровь — и удивилась:
— Зибаш-ай, ты здесь? Мы уже думали, не приедешь. Ждем, а тебя нет. А я уже тебе поесть приготовила.
— Сейчас, ене, иду, — откликнулась Зибаш и, взглянув как-то странно на Ырысбека, скрылась за дверью.
Если бы кто знал тогда, к каким последствиям приведет встреча Ырысбека и Зибаш и этот странный, загадочный взгляд, которым молодая вдова его одарила! Но в тот раз даже сам Ырысбек не подозревал об этом.
— Ну, а теперь, Канат, пойдем к тебе, — сказал он мне, и мы зашли в наш дом.
Бабушка не знаю как обрадовалась Ырысбеку. Засуетилась, запричитала, словно появился ее собственный сын.
— Дорогой мой, дай я тебя обниму, поцелую. Живой, живой… Вот так… А теперь в голову… в глаза твои ясные.
И целовала его, и плакала. Я даже не вытерпел, заревновал.
— Бабушка! — обиженно окликнул ее.
— А, и ты здесь! — обрадовалась бабушка и бросилась ко мне. — Помогаешь большому воину! Ты уже совсем взрослый джигит!
Тут она заметила Ажибека:
— Ажибек, это ты, мой мальчик? Ой, и шалун, и шалун! Что стоишь, словно я тебе чужая? Дай и тебя поцелую!
Ах, бабушка, бабушка! Ты, наверное, была готова перецеловать всех людей без разбору. Все они для тебя были родные и милые. Меня распирало от гордости за свою добрую бабушку. Из-за нее я и сам вырос в собственных глазах, как говорят, «едва не доставал макушкой до неба».