74
Когда дверь за супругами Трюсте захлопывается, у нее едва не подкашиваются ноги. Вести внешне нормальный разговор с Уильямом Трюсте, тогда как в голове лихорадочно кружат мысли о его следующем шаге, требовало напряжения, которое теперь отпускает. Результат — дрожь во всем теле. Она хватается рукой за спинку стула и стоит так, глубоко дыша.
Она была уверена, что они возьмут ее с собой. Завезут куда-нибудь, убьют, а потом избавятся от трупа. Наверно, бросят в море, так она думала. И в этом была надежда; забрав ее отсюда, Трюсте пойдет на риск. Кто-то может увидеть, кто-то — услышать. Я сумею сбежать, думала она. Достаточно, чтобы он на секунду отвлекся, и у меня будет шанс.
И другая мысль. Что, если ему удастся. Если это последний час ее жизни.
Рано или поздно следы приведут сюда, думала она. Достаточно многие знают, куда я собиралась. Я ведь сказала Лоотсу и Бюле, что побеседую с Трюсте, да и Карлу, наверно, тоже? Спасти меня они не успеют, но через некоторое время поиски приведут сюда. Ему не скрыться, рано или поздно они вычислят, что́ он сделал.
Но увидев в дверях Хелену Трюсте, она поняла, что все будет иначе.
Никто не станет искать меня здесь, думает она и чувствует, как облегчение, что она одна, мало-помалу уступает место панике. Когда они спросят Трюсте, а спросят они обязательно, он ответит, что я была здесь некоторое время, а потом уехала, вроде как собиралась на паром, может, даже назовет час отправления.
Карен смотрит на часы и, как наяву, слышит голос Уильяма Трюсте: “Она сказала, что попробует успеть на паром в полвосьмого”.
Они опросят персонал пароходства, проверят по регистрационному номеру, была ли моя машина на борту. Наверно, просмотрят и записи камер наблюдения и увидят, что за рулем сижу я. Лица не видно, потому что я занята мобильником. Но они узнают мои длинные темные волосы под шапкой. Узнают куртку и клетчатый шарф.
Машину найдут где-нибудь на Хеймё. Вероятно, неподалеку от моря. А моя сумка будет лежать на сиденье. Найдут мобильник, проверят, звонила ли я куда-нибудь. Нет, не звонила, но, может, послала кому-нибудь эсэмэску, например маме. Наверно, что-нибудь вроде: я больше не в силах.
Она громко кричит.
Звук несколько раз прокатывается меж сводчатым потолком и кирпичным полом — никаких сомнений: она взаперти. В полном отчаянии она встает, подходит к двери. Да, оставляя ее здесь, Уильям Трюсте мог не волноваться: дверь новая, стальная, выбранная специально, чтобы защитить богатство, какое представляют собой одиннадцать бочек виски 1947 года.
Раздолбаю тут все к чертовой матери, думает она. Перебью все бутылки с вином, вылью спиртное. Выпущу из бочек миллионы. Это будет моя месть. Ни капельки не останется. Он может только убить меня, и все. А я могу к его приходу упиться до бесчувствия. И ничего не почувствую.
Карен подходит к бочке, лежащей на деревянных козлах. Поднимает белый лоскут, берется за затычку. Чувствует, как та с легкостью поддается. Другие наверняка сидят крепче, думает она, бросая взгляд на десяток бочек, которые стоят стоймя. В тот же миг она видит перед собой довольное лицо Уильяма Трюсте, когда он рассказывает, что нашел бочки в одном из ходов сообщения угольных разработок. Видит его невольное движение. Кивок за спину, на стену, целиком занятую длинным стеллажом с рядами винных бутылок.
Стеллаж устойчивый, тяжелый, но к стене не прикручен. Когда Карен чувствует, как он в конце концов наклоняется, слышится звон полутора десятков разбитых винных бутылок на полу, затем весь массивный стеллаж с грохотом падает, вино потоками заливает пол и битое стекло, она опять вскрикивает. Не оттого, что джинсы намокли, не оттого, что брызнувшие осколки порезали щеку и обе руки. А оттого, что ее мольбы, кажется, услышаны.
Дверь широкая, но низкая. Чтобы осмотреть ее, приходится нагнуться, и снова Карен падает духом. Висячий замок. Конечно, Трюсте никогда бы не оставил ее открытой, хоть она и спрятана. И ключа здесь, в погребе, разумеется, нет. Но замок старый, так ей кажется, когда она ощупывает шершавую поверхность, вероятно, такой же старый, как и сама дверь. Несколько быстрых шагов — она берет латунный подсвечник, освещает ржавый висячий замок. И правда старый, думает она, наверно, можно его взломать, только вот чем? Никакого инструмента под рукой. Она озирается по сторонам, поднимает подсвечник повыше, пытается высмотреть какой-нибудь узкий, острый предмет, но не видит ничего.
Он может вернуться в любую минуту, думает она, чувствуя, как сердце громко стучит где-то в горле. Наверно, проводит Хелену, проследит, чтобы она все сделала, как велено. Надела мою шапку, мою куртку, мой шарф и заехала в моей машине на паром. Но потом он вернется. Если Хелена успеет на паром в полвосьмого, он вернется в течение часа; она чувствует, как от отчаяния руки леденеют. Я нипочем не успею.
Взгляд мечется в сумеречном свете, ищет хоть что-нибудь. Она смотрит на стальную дверь, представляет себе, как эта дверь с минуты на минуту откроется, как она увидит на пороге его силуэт. Новая идея. Может, забаррикадироваться, выиграть время? Дверь открывается внутрь, и если подтащить стол и опрокинуть остальные стеллажи…
В этот миг взгляд падает на нижнюю полку на стене напротив. Ну конечно.
Не получится, сознает она после нескольких тщетных попыток засунуть острие штопора в замочную скважину. Разочарованно дергает ржавый замок, чертыхается. Так близко. Как назло, так близко. Она бьет по замку кулаком, чувствует боль в ладони. И что-то еще. Тянется за тяжелым подсвечником, наклоняется, светит. На сей раз не вскрикивает, когда надежда вновь оживает. Замок не взломать, петли на старой деревянной двери тоже крепкие. И все шурупы на месте, но древесина вокруг них обветшала. Карен снова дергает замок. Да, чуток движения есть.
ebooksa