Хоть я не хочу ничего пропустить, я решаю распрощаться пораньше, чтобы отойти и дождаться его у машины. Он припарковался с другой стороны коттеджа, вне поля зрения дома твоих родителей. Там у меня должно получиться поговорить с ним наедине. Тем не менее есть шанс, что кто-нибудь из твоих родителей соберется проводить его, поэтому, вместо того чтобы болтаться у всех на виду, я ныряю в один из садиков твоей матери.
Я узнаю аккуратный изгиб железной калитки по фотографии с сайта. Только на фотографиях вокруг цвели розы, гипсофила и глицинии. Сейчас же все заросло кустами ежевики, которая опутала забор, душит калитку, вьется вверх по столбу со скворечником и выглядит как колючие, набитые чем попало гнезда.
Этот садик – оплот ежевики. В центре она такая густая и высокая, будто оплела целую ежевичную планету. Лозы сочатся за края, тянутся все дальше и дальше, такие коварные, что сначала не замечаешь, как они вьются по стене сарая, над забором ближайшего пастбища, тянутся цепочкой под каждым гостевым домиком.
Когда я пригибаюсь, она впивается мне в лодыжки и руки. Меня окутывает теплый запах грязи и гнили. Удивительно, насколько запах жизни похож на запах смерти.
Я жду. Моя левая нога немеет. Затем я слышу приближающиеся шаги. Вся на нервах, я осторожно выглядываю из-за куста.
Морони оборачивается и смотрит назад, держа у рта косяк и спичку. Неожиданно я понимаю, что видела его раньше. Я узнаю пятно у него на шее. Он тот парень из кафе. Тот, который обнял женщину, разбившую чашку с вопросом «Где ты был?». Сейчас он один, и он закуривает косяк.
Я встаю, и мою ногу пронзают тысячи иголок. Я выпутываюсь из кустов, цепляющихся за мои лодыжки, и выхожу из садика.
– Привет.
Он поднимает подбородок. Не спрашивает, почему я пряталась в кустах. Он даже не выглядит удивленным. Вместо этого он выпускает огромное облако травяного дыма и качает головой:
– Терпеть не могу эту конченую суку.
Я опешила. С самого своего приезда он всячески превозносил твою мать, расхваливал ее садоводство, ее ведение домашнего хозяйства, ее вкус.
– Прошу прощения?
– Эту женщину, – произносит он так, будто мы на одной волне. – Я терпеть ее не могу.
Я делаю шаг назад. Что-то в его тоне ощутимо пугает меня. Он направляется к своему грузовику. Хватается за ручку и распахивает дверь. Мне нужно спросить его о тебе, пока еще не слишком поздно:
– Вы знали ее дочь?
– Рэйчел? – фыркает он. – Она была сумасшедшей сукой.
У меня подводит живот, но я заставляю себя сохранять хладнокровие:
– Сумасшедшей? В каком смысле?
Это на секунду ставит его в тупик, косяк зависает в паре сантиметров ото рта.
– Ну, во-первых, она ненавидела мужчин.