– Приблизилось время решительных действий. Вы готовы? – спросил Чепцов.
– Наконец-то… – На сухом лице Соколова мелькнула тень улыбки. – Я ведь уже думал бог знает что – пошел на дело, подпись дал и… ничего.
– Что вы можете сказать о настроении в городе?
– Вам это важно? – удивленно спросил Соколов.
– Да, важно… – сухо ответил Чепцов.
– Их надо истреблять, и тогда появится то настроение, какое надо, – ответил Соколов, не отрывая взгляда от лица Чепцова.
Чепцов знал, что Соколов – сын раскулаченного владельца сыроварни, но такого заряда ярости не ожидал.
– Не придется ли истребить поголовно всех? – спросил он.
– Нет, – дернул головой Соколов. – Стадо есть стадо! Сегодня они боятся одного кнута, завтра покорятся другому.
– Стадо – это нечто стихийное, а город… город выглядит весьма организованным, – возразил Чепцов.
– Стадо. Стадо… – упрямо повторил фотограф.
Попытка Чепцова заставить его реально смотреть на действительность ни к чему не привела. Фотограф задумался и после долгого молчания сказал:
– Они меня ослепили… они… С тех пор, как они загубили моего старика, я в рот не брал их сыра, как увижу, хотя бы на витрине, вкус крови во рту, и знаю: надо скорей уходить… – Соколов стиснул тонкие губы. Чепцов вдруг вспомнил, что до сих пор еще не решился взглянуть на свои склады, около Невы за Александро-Невской лаврой, и на баню на Гороховой улице, на доходные дома. Это как в детстве, когда нельзя раньше срока посмотреть приготовленные тебе подарки.
– Приказывайте, я начну их истреблять первый, – услышал он резкий голос фотографа. – Я специально приберег несколько катушек пленки, чтобы снимать, как их будут вешать. Дождусь?
– Дождетесь, – тихо, дружелюбно ответил Чепцов и положил свою беспалую руку на длинные холодные пальцы фотографа: – А пока мы хотели бы получить от вас кое-какие фотографии…
Встреча с Соколовым подняла настроение, даже чувство опасности отступило куда-то. Чепцов не знал, что Кумлев специально для первой встречи приготовил фотографа.
В тот же день Чепцов с Кумлевым отправились на Васильевский остров, к священнику Анатолию Васильевичу Ромоданскому. Кумлев сразу хотел показать человеку Акселя, что дело здесь приходится иметь с очень разными людьми.
Домик, в котором жил священник, лепился к стене маленькой церкви, окруженной высокими домами. Дверь открыл сам хозяин, но Кумлев не вошел, остался ждать на улице.
Ромоданский – плотный, немного сутулый старик с белой бородкой под широким лицом – стоял посредине комнаты и выжидательно смотрел на Чепцова. В комнате было сумрачно, поблескивали золотые ризы на иконах, чуть освещенных в углу мигающим огоньком лампады.
Когда Чепцов произнес условную фразу, священник сразу же ответил, как условлено, и, повернувшись к образам, довольно долго молился.