Масорка

— Тем лучше для тебя. Пошел вон!

И Корвалан побежал со всех ног в ту большую комнату, в которой валялись на стульях трое неприятного вида мужчин, которых мы уже видели раньше. Комнату эту старичок назвал бюро, быть может, потому, что при начале своего управления Росас устроил в ней комиссариатское бюро, но теперь это помещение служило одновременно курительной комнатой и дежурной караульной, то есть кордегардией для адъютантов генерала Росаса, который, перевернув весь порядок внешней и внутренней политики, точно также превращал день в ночь и ночь в день, посвящая ее своим трудам, трапезам и удовольствиям.

— Мануэла! — крикнул Росас, как только удалился Корвалан.

И, продолжая звать, он вошел в смежную комнату, освещенную одной сальной свечей, оплывшей до такой степени, что она почти не давала никакого света.

— Татита14! — отозвался из ближайшей комнаты чей-то голос, и молодая женщина, которую мы уже видели спящей во всем своем наряде, появилась на пороге, потирая глаза.

То была женщина лет двадцати двух или трех, не более, высокого роста, чрезвычайно стройная и грациозная в высшей степени, черты ее лица тонкие и прекрасные, как у античной статуи, казались еще краше от кроткого и умного выражения больших черных глаз и неуловимой прелести улыбки.

Лицо ее имело тот особый оттенок бледности, который свойственен людям, живущим главным образом чувством и сердцем, ее немного низкий лоб отличался, однако, очень красивой формой, а густые шелковистые черные волосы, еще рельефнее выделяли ее черты; чрезвычайно живые, блестящие черные глаза и тонкий изящный носик с подвижными ноздрями, немного большой рот с прекрасными зубами, постоянно мелькавшими между полуоткрытыми, прелестно очерченными губами, придавали ее лицу что-то капризное, прихотливое, своевольное, что как-то особенно шло ей. Это была дочь Росаса.

— Ты уже спала, не так ли? — приветствовал ее генерал, — Смотри, я на днях выдам тебя замуж за Вигуа, для того чтобы вы составили друг другу компанию и спали вместе. Мария-Хосефа пришла?

— Да, татита, она оставалась до половины одиннадцатого.

— А еще кто?

— Донья Паскуала и Паскуалита.

— С кем же они ушли?

— Мансилья их провожал.

— И больше никого не было?

— Пиколет.

— А-а!.. Carcaman!15 Он за тобой приударяет? Хм!

— Не за мной, а за вами, татита.

— А гринго16, этот еретик, не приходил?

— Нет, сеньор, у него нынче ночью музыкальный вечер, слушают какого-то замечательного пианиста.

— А кто его приглашенные?