Росас

— Я это знаю, сеньора, я пойду сменить Китиньо, который обходит берег от батареи до Сан-Исидро.

— Да, там есть мышь, которая раз уже ускользнула из мышеловки, не знаю почему, но у меня предчувствие, что она скоро вернется туда, отправьтесь немедленно. Помните, что в этих делах я замещаю Хуана Мануэля. Теперь идите попрощайтесь с Мануэлитой, и до завтра.

Человек, который должен был сменить подполковника Китиньо, оставив невестку диктатора, прошел через гостиную, чтобы, согласно полученному им приказанию, откланяться донье Мануэле.

Этот был Мартин Санта-Калома, один из главарей Масорки, так ужасно отличившийся в 1840 году своими гнусными убийствами, когда он с ничем не смягчаемой яростью купался в крови своих несчастных соотечественников.

ГЛАВА XIX. Шлюпка

Ночь стояла туманная, но тихая. На реке было спокойно, лишь теплый бриз поднимал легкие волны, которые покрывали прибрежные скалы и бесшумно скатывались в маленькие береговые заливы. Лишь с трудом и то после долгого ожидания можно было увидеть на небе звезду, которая торопилась боязливо спрятаться за облака, спешившие ее укрыть. В девять часов вечера с одного из корветов, блокировавших город, отчалила лодка, на борту которой находились молодой французский офицер, боцман и восемь матросов. Это была французская военная шлюпка.

Сначала она направилась к фарватеру, пустив свой парус беззаботно нести ее по волнам на северо-запад.

Молодой офицер, завернувшись в свою шинель и полулежа на задней скамье, с беспечностью настоящего моряка, смотрел время от времени на карту, развернутую у его ног и освещенную фонарем, свет которого падал также на маленькую переносную буссоль.

Не произнося ни слова, офицер рукой указывал рулевому направление, которого должна была держаться шлюпка, десять ружей, лежавших симметрично на дне лодки, блестели при свете фонаря.

Приблизительно через час офицер приказал убрать паруса и взяться за весла, уключины которых были заранее перевязаны полотном, — и шлюпка быстро, в полной тишине направилась к берегу.

Огней в городе было совершенно не видно — берег представлялся черной линией, тень которой принимала все более ясные очертания по мере приближения шлюпки.

По знаку офицера весла были подняты и шлюпка стала неподвижно.

Она была в трехстах метрах, не более, от берега.

Затем офицер, взяв две матросские шляпы, поместил между ними фонарь, так чтобы свет проектировался по прямой линии, при этом он приподнялся и стал держать фонарь на высоте своей головы.

Минут десять стоял он так, причем взгляды его и матросов были устремлены на берег, затем, покачав головой, он снова поставил фонарь на дно лодки, и по его знаку шлюпка продолжала свой путь.

Три раза офицер повторил тот же самый маневр.

Шлюпка все время плыла близ берега. Она только что обогнула маленький мыс, метров на сорок выступающий в русло реки офицер, начавший терять терпение, решил, однако, сделать еще попытку — почти тотчас же на берегу появился огонек, как раз против того места, где находилась шлюпка.

— Они там! — прошептали моряки тихо, как ветер.

Французский офицер дважды поднял и опустил свой фонарь. Свет на берегу мгновенно погас. Было одиннадцать часов вечера.

В тот же самый день, в семь часов вечера у дверей дома мадам Барроль остановилась карета, на козлах которой сидел Тонильо. Через несколько минут эта дама, бледная, больная, с трудом державшаяся на ногах, опираясь на руку своей прелестной дочери, вышла из дома и села вместе с нею в карету.