Но вот что произошло в лагере и чего Валентин Гиллуа не мог знать.
Во время похода Линго заметил с тайной завистью, что Бенито Рамирес и Блю-Девиль, против обыкновения, имели между собой длинный разговор, который вели вполголоса и находились на этот раз в полном согласии, к чему у них прежде нельзя было заметить склонности.
Линго, читатель знает, чувствовал к Блю-Девилю тайную ненависть, которой оставалось только разразиться в один прекрасный день, тем более что лейтенант каждый раз, когда представлялся случай, нисколько не стеснялся и выказывал ему полнейшее презрение.
Кроме того, злодей с завистью видел ту дружбу и доверие, которые установились так прочно между Бенито Рамиресем и капитаном Кильдом.
В продолжение некоторого времени капитан не оказывал Линго доверия, к которому последний привык. Злодей чувствовал, что его подозревают; он понимал, что его положение около капитана и лейтенанта становилось все более и более затруднительным.
С другой стороны, он знал о своей нечистой совести.
Такой человек, как он, всегда имеет, в чем упрекнуть себя.
Бандит создал план, чтобы покинуть своих товарищей и отправиться искать приключений, но он не хотел уехать с пустыми руками, не отомстив за оскорбления, которые, как он себе воображал, ему нанесли.
Итак, мы сказали, длинный разговор проводника с лейтенантом пробудил в нем ненависть.
Во время двух посещений, сделанных Бенито Рамиресем в лагерь вечером, двое людей опять беседовали друг с другом с оживлением.
Линго с нетерпением ожидал, что будет.
Для него стало ясно, что составляется заговор, который стараются тщательно от него скрыть и который он должен во что бы то ни стало открыть.
Около десяти часов вечера, когда Блю-Девиль, объехав лагерь и уверившись, что все спят, пробирался таинственно к хижине, служащей временным убежищем для донны Розарио, Линго наблюдал за лейтенантом; он дополз, как змея, до этого убежища и приложил чуткое, как у тигра, ухо к тонкой перегородке — стенке хижины.
Она была построена наскоро из переплетенных ветвей, внутри устлана покрывалами, чтобы не пропускать наружного воздуха.
Бандит убедился тотчас же, что если ему нет возможности что-нибудь видеть, зато очень легко все слышать, чего, собственно, он и желал в самом деле; хотя собеседники говорили сдержанным голосом, от него не ускользнуло ни одно слово из их разговора; мы должны также с сожалением прибавить, что эта беседа исполнила его радостью и произвела на его зловещем лице гримасу самого дьявольского выражения.
Донна Розарио и Блю-Девиль говорили по-испански, но это мало смущало бандита, он говорил на этом языке так же хорошо, как и по-французски.
— Вы очень долго не приходили, мой друг, — сказала дружески донна Розарио Блю-Девилю.
— К моему большому огорчению, сеньорита, — отвечал этот, — если я прихожу поздно, то в вознаграждение за это могу возвестить несколько приятных новостей.
— Да благословит вас Бог; хорошие новости редки для меня.
— Но эта превосходна.