Он сказал это тепло, и все, выслушав эти слова, тоже заулыбались, потому что, в общем-то, к Юле относились очень хорошо и охотно многое ей прощали, как прощают шалости детям.
— Вы, кажется, что-то нам привезли? — спросил Бочкарев Ирину.
— Да. Снимки, — ответила Ирина и передала ему пакет.
— Прекрасно, — сказал Бочкарев и в свою очередь передал пакет Сергею. — Прекрасно. Присаживайтесь к столу, закусывайте — и поехали.
— Я остаюсь, — сказала Ирина.
— Как? — удивился Бочкарев.
— Шеф нашел для меня еще одно дело. Я останусь тут до утра, а утром за мной придет машина, — объяснила Ирина.
— А… тогда другой разговор. Тогда занимайте мой номер и будьте здесь полноправной хозяйкой. Телевизор работает исправно, приемник тоже. Располагайтесь и отдыхайте, — гостеприимно предложил Ирине Бочкарев.
Через полчаса, предупредив администрацию гостиницы, что номер остается за сотрудником КБ Ирины Власовой, Бочкарев стал прощаться. Все поднялись проводить его до машины. Но он попросил:
— Оставайтесь, товарищи, отдыхайте. Тем более сейчас начнется передача со стадиона. Меня проводит Сергей Дмитриевич.
— Конечно, конечно, — подтвердил Сергей. — Давайте чемодан.
Странное это было прощание. Бочкарев проработал в коллективе многие годы. С сегодняшнего дня их пути расходились. А не было, почти не было сказано друг другу никаких напутственных слов, никаких пожеланий. А ведь к Бочкареву все относились с большой симпатией, его уважали и как начальника, и как доброго, отзывчивого человека. Сергей чувствовал: происходит что-то не так, проявившаяся неожиданно сдержанность не случайна. Но чем она была вызвана, понять не мог. Ему доводилось и раньше наблюдать скупые на проявления чувств сцены расставания однополчан. Офицеры уходили на повышение, уезжали к новому месту службы, на учебу. И всегда он был склонен относить это на счет некоторой суровости, присущей вообще всему укладу воинской жизни. Но в данной ситуации дело было, пожалуй, в другом. Бочкарев сам вдруг высказал ему по данному поводу свои соображения.
— Чувствую я, обиделись на меня наши товарищи, — сказал он, когда они вышли из гостиницы. — Поняли все так, что я вас бросил в самый ответственный момент.
— Об этом никто не говорил ни слова! — категорически возразил Сергей.
— Неважно. Думают так. И ошибаются. Не под тем углом смотреть на все надо. Ну да ладно. Пойду, — с грустью проговорил Бочкарев и взял Сергея под руку. Они остановились. — Давайте закурим, — предложил Бочкарев. Долго и старательно разминал потом сигарету, прикурил, глубоко затянулся несколько раз. — Очень мне было приятно с вами работать, Сергей Дмитриевич. Смотрел я на вас и радовался, — проникновенно продолжал он. — Ум у вас светлый. Душа чистая. Характер легкий, общительный. Одна беда и для вас и для дела: защищенности маловато. Скромны вы очень. Почти застенчивы, как девица. Не обижайтесь, что я вам это говорю. Я искренне. Для вашего же блага. По-отцовски. Я думал, как вам укрепить свои позиции. И пришел к выводу: обретайте общественный вес. Обрастайте им. Вы слишком увлечены своим делом и как-то самоустранились от общественной жизни. Это неправильно. Вас должны знать. Вы должны быть на виду. Выступайте. Пишите:
— Когда? — неожиданно даже для самого себя прервал его Сергей.
— Не знаю, — откровенно ответил Бочкарев. — Знаю только — непременно надо. Непременно. У вас много друзей. А будет еще больше. В сто раз больше. И в сто раз вы будете сильней. И тогда: тогда загородить вам дорогу, заставить вас свернуть с выбранного пути будет очень, очень трудно. Если только вообще будет возможно.
Сергей сердечно за все поблагодарил Бочкарева.
— Мне будет очень не хватать и вас и вашего опыта, — откровенно сказал он.
— Не огорчайтесь. Опыт придет. Это дело наживное, — подбодрил его Бочкарев.