Взлетная полоса

22
18
20
22
24
26
28
30

— Не хуже. Но мне тоже хотелось немного загореть. Что они нашли в этой щитовидке? — Юля не успела успокоить мать: в дверях кабинета появился Александр Петрович. Маргарита Андреевна спохватилась: — Несу, несу жаркое.

— Давно пора, — проворчал Кулешов и сел за стол. Он налил себе рюмку коньяку, выпил, поддел на вилку шляпку белого маринованного гриба, не торопясь прожевал его и вдруг объявил: — Ну вот и Игорь приехал.

И тотчас в прихожей раздался звонок. Юля сделала вид, что увлечена телевизором и ничего не слышит. Дверь Игорю открыла Маргарита Андреевна. В течение дня Юля разговаривала с мужем по телефону уже несколько раз. Не вдаваясь в подробности, рассказала ему о своей неудаче и уже выслушала в ответ немало всяких замечаний, потому сейчас не спешила продолжать этот неприятный, а главное, как ей казалось, совершенно никчемный разговор. Но он возобновился, едва Игорь сел за стол. Молчал Александр Петрович, хоть на душе у него весь этот день, и особенно после разговора с Ачкасовым, кошки скребли. Молчала юля. Но Игорю непременно надо было высказать то, что он думает по поводу всей этой истории с измерителем. И он, не обращая внимания на настроение тестя и жены, обрушил на них целый каскад сердитых реплик.

— Не понимаю, как можно было допустить такое безответственное отношение к выполнению столь важного задания? — взволнованно заговорил он, недоуменно пожимая плечами. — Идет решающая фаза испытаний… В части присутствует куча сотрудников КБ. И в результате самое настоящее наплевательское отношение к делу!

«То есть как это «наплевательское»? — чуть было не сорвалось с языка у Юли. Но она промолчала.

— Да, да! Самое наплевательское! — повторил Руденко.

На этот раз Юля не выдержала.

— Ты кого конкретно имеешь в виду? — спросила она.

— Я говорю вообще!

— Тогда объясни, как можно было предвидеть этот случай? — потребовала Юля.

— Не знаю.

Юля усмехнулась. Манера мужа говорить «вообще» была ей знакома очень хорошо. В начале их совместной жизни Юля, правда, ее не замечала и слушала мужа с большим интересом. Но потом эта манера явилась для нее весьма неприятным открытием, а позднее у Юли и вовсе выработалось к ней стойкое ироническое отношение. Понимал ли это Игорь, чувствовал ли проявление иронии в ее молчании, сдержанных улыбках — Юля не знала. Чаще всего ее казалось, что Игорь вряд ли даже подозревает об этом. Будучи человеком самоуверенным, он никогда не сомневался в том, что его слово вдруг придется не к месту или не окажет своего действия на слушателя. И он говорил. Вещал. А все, как правило, его слушали.

— Что могла бы, по-твоему, сделать я? — продолжала допытываться Юля.

— Тоже не знаю. Не думал.

— Тогда к чему эти упреки?

— А вот Бочкарев мог, — спохватился вдруг Игорь. — Многое мог. Я совершенно уверен, что вы не провели с испытателями ни одного совещания. Ни разу не собрали их. Не поговорили…

— О чем?

— Надо было напомнить им об ответственности. Разве это не сыграло бы своей роли? Да самый элементарный инструктаж непосредственных исполнителей, проведенный любым из вас…

— Их и без нас держат там в ежовых рукавицах, — заметила Юля.

— И тем не менее поразительный факт налицо! И больше того, я глубоко убежден, что в какой-то мере этот случай произошел потому, что Бочкарев даже там, на испытаниях, не отказался от своего предвзятого мнения о новом образце.