– Кстати, о свидетелях, – лицо Хаферкампа стало очень серьезным: – Старый Адамс так и не объявился. Какая-то свинья прячет его во Вреденхаузене. Он не должен появиться на суде!
– Это забота доктора Дорлаха, а не моя.
– А если он придет в зал суда?
– Ну и что? Разве он был там? Реконструировать всегда можно с двух сторон. Никто не несет столько чуши, как эксперты на процессах. На месте происшествия тогда, ночью, составили картину, и она одна истинна. Я не мог помочь Лутцу. Он был зажат рулевой колонкой.
– А ты как выбрался?
– Теперь я этого уже не знаю. Я вдруг очутился на снегу. Чудо, может быть.
– Настоящее баррайсовское чудо. Смотри, как бы тебя в один прекрасный день не причислили к лику святых…
– Можешь тогда поставить мне свечку! – Боб боролся с искушением двинуть по этой физиономии. «Сколько высокомерия! Для него я куча дерьма. Но они все виноваты, что я стал таким. Теперь, видя плоды своих трудов, они рядятся в тогу невиновности, как во вторую кожу. Но погодите! Я распорю эту вторую кожу!»
В Эссене, на Хольтенкампенер-штрассе, 17, они наконец остались одни. Боб привоз с собой три бутылки шампанского в сумке-холодильнике и теперь, вопреки всем правилам беззвучного открывания шампанского, выстрелил пробкой в потолок.
– Фрау Баррайс, – сказал он, – я приветствую вас! Это была не свадьба, а гнусность!
– Лишь бы мы были счастливы, – тихо ответила она. Она выскользнула из розового волшебства тюля и кружев. Ее лифчик и трусики тоже были розовыми. Она стояла с опущенными руками, воплощенная детская наивность, так что Боб ошеломленно отставил свой фужер.
– Ты так невыразимо молода, – проговорил он.
– Мне уже двадцать три…
– Ты могла бы быть ребенком. Ребенок с грудью греческой богини. Какая потрясающая идея! Марион… будь ребенком…
– Но… – она медленно отодвинулась к кровати. – Боб, почему я должна…
– Подвяжи повыше волосы. Ложись, смотри на меня невинным взором, натяни одеяло до подбородка, раскрой пошире глаза… Ребенок, который боится Черного человека. Да, ты будешь им. Ну давай, ложись!
Он дрожащими руками снял с себя одежду, налил Марион полный фужер и отставил его в сторону. Потом он встал возле кровати обнаженный и возбужденный, уперев руки в бока, и смотрел сверху вниз на Марион, которая забралась в постель, как маленькая девочка. Только огромные глаза смотрели на него из-под одеяла. Глаза, маленький лоб и черные волосы.
– Сколько тебе лет? – спросил он. Его грудь часто вздымалась.
– Четырнадцать…
– Ты уже когда-нибудь видела мужчину? Голого, как я?
ebooksa