Как ни странно, на исходе этих недель Гельмут Хансен почувствовал скрытую симпатию к революционерам, которые объявили современное общество прогнившим. Спорить об этом с Хаферкампом было бесполезной тратой времени. Его девизом был лозунг «Спать на подушке, набитой деньгами, жестко, но приятно». Призыв «Измените общество!» звучал против него по-детски наивно.
– Ты выглядишь усталым, – заметил Боб, которому нельзя было отказать в наблюдательности и который разбирался в лицах.
– Я на пределе, Боб. Значит, ты не впустишь меня?
– У меня в постели голая девушка…
– В этом нет ничего нового. Раньше тебе это не мешало.
– Я люблю Клодетт, и эта любовь священна.
– Новая Марион Цимбал?
– Марион превратилась в бледное, уплывающее облачко.
– Так быстро?
– Можете с дядей Тео ликовать по этому поводу. Я начинаю становиться нормальным.
– На это чудо я должен полюбоваться. Боб… не будь архангелом, охраняющим рай огненным мечом. То-то мы удивлялись, что твоя машина еще не превратилась в металлолом.
– Я теперь езжу только шагом. – Боб вернулся в квартиру и сделал приглашающий жест. – Заходи уж, ты, нобелевский лауреат по морали. Как поживает Ева?
– Сдает экзамены, а потом мы поженимся. – Хансен зашел в переднюю и увидел свое зеркальное отображение со всех сторон. Боб кивнул. На его лице заиграла обычная ухмылка, в этом Гельмут Хансен не заметил никаких перемен.
– Ты, как всегда, идешь в ногу с порядком. Мне кажется, ты и в клозете поклонишься своей куче дерьма и скажешь: «Месье, ваш запах и консистенция свидетельствуют о сбалансированном пищеварении!» Стой! – Он удержал Хансена, когда тот собирался войти в большую комнату. – Не упади, Гельмут… Клодетт – евразийка.
– Мечта любого мужчины.
– И это говоришь ты! Если ты в ее присутствии позволишь себе глупое замечание в мой адрес, я разобью об твою башку первый попавшийся предмет. Понял?
– Вполне. В качестве кого мне предстать перед ней? Может, электриком, проверяющим предохранители? Они у тебя часто перегорают, так что это будет естественно.
– О, как остроумно. – Боб посмотрел на Хансена своими нежно-бархатистыми глазами. – Я рассказывал Клодетт о тебе и о том, что ты дважды спасал мне жизнь. Вот дьявол, это преследует меня на каждом шагу!
Он открыл дверь и прошел вперед.
Клодетт лежала на кушетке, правда не обнаженная, как объявил Боб, а в китайском халате. Хансен был сражен первым впечатлением. «Боб этого не заслужил, – подумал он. – Он живет в волшебном царстве. Если я расскажу об этом Теодору Хаферкампу, у него желчь разольется. Придется его обмануть».