По пути он снова заглянул к «папе». На отполированной стойке перед ним опять появилась рюмка перно.
– Спасибо, – сказал Фиссани. – Ты его только что видел?
– Кого? – спросил Шабро.
– Этого франта.
– Что я, «Медитерране», что ли? У меня только рабочие пропускают рюмочку.
– Хороший ответ, Марсель, – похвалил Фиссани. – Не забудь его.
Он опрокинул перно, расплатился и вышел. Так из немногих слов вырастает толстая стена.
Боб вернулся в свою квартиру и уже на лестнице услышал, как по-шакальи выла Клодетт. Она все еще лежала связанная на кушетке – подрагивающий, упакованный сверток, на который волнами набегали волосы, когда она вскидывала головой. Вверх взметались облака черной пряжи, каждая нить которой была криком.
Боб молча поднял над головой маленький пакетик. Она увидела его, неожиданно успокоилась и улыбнулась ему, как Богоматерь на сибирских иконах.
– У тебя что-то есть?
– Четыре штуки, Клодетт.
– Ты ограбил небо, дорогой?
– Я напал на человека.
Ее улыбка озарилась внутренним светом – пугающе красивым. Она подняла голову и подергала связанными руками.
– Что это? – спросила она. То, что ударили человека, может быть, даже убили, не интересовало ее. Взглядом она молила о маленьком пакете в руках Боба.
– Новое средство. В четыре раза сильнее других.
– Я люблю тебя, – проговорила Клодетт. Восторг осветил ее лицо: – О Боб, еще ни один человек не любил тебя так… Ты знаешь, где шприц?
– Да. В твоей сумочке.
– Принеси его. Скорее, скорее… Мне кажется, у меня больше нет вен. Они все сгорели, просто сгорели…
Боб развернул сверток, в котором оказалась дешевая картонная коробочка, наполненная ватой, а в вате расположились, как четыре эмбриона, нуждающиеся в тепле, четыре стеклянные ампулы. Они были наполнены жидкостью, слегка маслянистой сверху, в том месте, где полагается отломить или отпилить горлышко ампулы.
ebooksa