В 22.09 они приземлились в Каннах на маленьком самолете, зафрахтованном в Париже. На летном поле их ожидал инспектор криминальной полиции с большой служебной машиной. Месье Блинкур, французский стальной король, проинформировал префектуру, что за люди приезжают из Вреденхаузена и кем был покойник в доме Фиори. Ну и доктор Дорлах позаботился об обхождении со знаменитым французским тактом и деликатностью – без прессы, без шумихи. Боб Баррайс был не проходным «случаем», а несчастным случаем, несчастьем, трагедией в одной из самых почтенных семей Германии. Французы, привыкшие к традиции великих семей, сразу проявили понимание.
– Где он?.. – спросил Хаферкамп проникновенным голосом, после того как господа обменялись приветствиями.
– В анатомическом театре больницы, месье.
– Анатомический театр? – Хаферкамп напрягся. – Мой племянник в анатомическом театре?
– Это была единственная возможность заморозить уже начавшее разлагаться тело и законсервировать его для перевозки, месье. – Инспектор ожидал такую реакцию и безошибочно заучил свой ответ: – У нас здесь дневные температуры поднимаются выше тридцати градусов, месье. А покойный пролежал четыре дня, прежде чем его обнаружили…
– Хорошо. – Хаферкамп склонил голову. К своему удивлению, Хансен увидел, что его траур был настолько убедительным, что у посторонних на глаза почти наворачивались слезы. В префектуру ехал сломленный человек – вот было главное впечатление. – А… а девушка, найденная вместе с ним?
– Клодетт уже похоронили, месье. Она… она, что называется, была небезызвестна здесь. Расходы взяло на себя государство.
– Я хотел бы, чтобы у этой Клодетт была хорошая могила. – Хаферкамп избегал смотреть на Хансена. Сейчас все было подчинено правилу номер семь: будь великодушен, когда это выгодно тебе самому. – Она была последней подругой моего дорогого племянника. Была ли она, так сказать, дамой легкого поведения или нет – она была человеком. Не так ли, месье инспектор?
– Конечно, месье. Красивым человеком.
– Вот видите! Так же красива, как была она в жизни, она должна быть и в смерти. Я утрясу это.
Хансен отвернулся и уставился в окно. Все это вызывало в нем отвращение. «Господи, – думал он, – неужели и я когда-нибудь стану таким? Уже сегодня я принимаю как должное, что передо мной снимают шляпу и величают „господином директором“. Я не кричу издалека: „Стойте! Называйте меня Хансеном. Я один из вас!“ Нет, я молча киваю в ответ, я, господин директор. Так и хочется заблевать самого себя и не смывать это. Но к тебе сразу же подскочат десять, двадцать, сто человек и начнут чистить „господина директора“.
– Приятный был перелет? – спросил инспектор.
– Да, очень хороший. Воздух – как будто летишь выше звезд, полное безветрие.
Хаферкамп улыбнулся. Обычная беседа, чтобы скоротать дорогу. Уже показалась ярко освещенная больница.
Гельмут Хансен мысленно отключился. Нет смысла вскакивать и орать: «Прекратите, наконец, идиоты!»
Никто его не понял бы. Никто.
Они не увидели труп Боба… Главврач больницы и полицейский врач отговорили их. За четыре дня под воздействием застоявшейся жары человеческое тело может почти расползтись. И потом, это малоэстетичное зрелище, даже если когда-то человек был так красив, как Клодетт или Роберт Баррайс.
– Они лежали на софе полностью обнаженные, тесно прижавшись друг к другу, – сказал комиссар, которому досталось это дело. – Смерть настигла их в безумном наркотическом дурмане. Рядом стоял магнитофон, он все еще работал – пленка вырвалась из катушки, когда вся прокрутилась. Мы, конечно, прослушали ее… это документ… Они ввели себе неизвестный нам пока наркотик, который их сердца просто не выдержали. Может быть, дозировка была слишком велика. Найденные две полные ампулы отправлены в Париж, в центральную лабораторию.
– Мы можем прослушать пленку? – спросил Хансен. Хаферкамп выпятил вперед нижнюю полную губу:
– Для чего?
ebooksa