– Известны, сударыня!
– Кому же?
– Богу!
Тут доктор ещё раз поклонился и вышел.
Госпожа Батори долго сидела в раздумье. Странное чувство, быть может, не вполне осознанное, непреодолимо влекло её к этому загадочному человеку, причастному к важнейшим событиям её жизни. Увидит ли она его ещё когда-нибудь? Если он прибыл на своей яхте в Рагузу только ради этого свидания, то, быть может, «Саварена» скоро уйдёт в море и больше не вернётся?
На другой день газеты возвестили, что местная больница получила от неизвестного лица дар в сто тысяч флоринов.
Эти деньги были пожертвованы доктором Антекиртом, но не являлась ли жертвовательницей также и вдова, отказавшаяся от них и за сына и за себя?
5. РАЗЛИЧНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ
Между тем предположения госпожи Батори не оправдались: доктор не спешил покинуть Гравозу. Тщетно попытавшись оказать помощь матери, он решил помочь сыну. До сего времени Петер Батори не мог подыскать себе должность, на которую давали ему право его блестящие успехи в учении. "Поэтому, – думал доктор, – он, вероятно, не откажется от предложения, которое я ему сделаю. Создать ему положение, достойное его талантов, достойное имени, которое он носит, – это уж не милостыня! Это будет просто заслуженной наградой!"
Но, как уже сказал Борик, Петер Батори уехал по делам в Зару.
Поэтому доктор решил написать ему и сделал это в тот же день. В письме говорилось только, что он будет рад принять, Петера Батори на борту "Саварены", ибо хочет сделать ему предложение, которое может его заинтересовать.
Письмо было отправлено на почту в Гравозу, и теперь оставалось только ждать, когда молодой инженер вернётся домой.
Тем временем доктор продолжал жить на борту яхты уединённо, как никогда. «Саварена» стояла на якоре посреди бухты, её экипаж никогда не сходил на берег, и яхта была изолирована от внешнего мира, как если бы находилась в Атлантике или в Средиземном море.
Эта странность немало смущала репортёров и прочих любопытных, которые ещё не отказались от мысли «проинтервьюировать» этого легендарного человека, хотя им никакими путями не удавалось попасть на яхту, столь же легендарную, как и её владелец! А так как Пескаду и его товарищу была предоставлена "свобода передвижения", к ним-то и стали обращаться корреспонденты в надежде раздобыть хоть какие-нибудь сведения, – а уж эти сведения газеты сумели бы превратить в самые умопомрачительные откровения.
Как известно, Пескад только и делал, что веселил всех, – с согласия доктора, разумеется. Если Матифу был тяжеловесен и серьёзен, как бык, с которым он мог бы померяться силой, – то Пескад с утра до ночи хохотал и пел и был подвижен, как вымпел, с которым он мог бы сравниться лёгкостью. Он либо лазил по мачтам, потешая экипаж, которому давал уроки вольтижировки, будучи ловким, как матрос, и проворным, как юнга, либо развлекал товарищей бесконечными прибаутками. Ведь доктор Антекирт велел ему всегда быть в хорошем настроении! Вот оно у него и хорошее, да он ещё старается, чтобы и другие не хмурились.
Выше было сказано, что Матифу и Пескад пользовались свободой передвижения. Это значит, что они имели право отлучаться с яхты и возвращаться обратно. Остальные члены экипажа не покидали борта, они же могли это делать, когда им заблагорассудится. Разумеется, любопытные ходили за ними по пятам, надеясь как-нибудь одурачить их и хоть что-нибудь у них выведать. Но выжать что-либо у Пескада, если он решил молчать, было совершенно невозможно; если же он начинал разглагольствовать, то говорил только для того, чтобы ничего не сказать.
– Кто такой доктор Антекирт?
– Он знаменитый врач. Он может вылечить от любой болезни, даже от такой, которая унесёт вас на тот свет!
– Он богат?
– У него ни гроша. Не кто иной, как я, ссужаю ему по воскресеньям кой-какую толику.