— То баи, а то мы, горные байгуши, — спокойно качнул тяжелою головою старшина. — Возьми заступ — и во сне не увидишь дива. Разговор с тобою — пуст. Пойдем, таксыр: я покажу тебе, как мы закладываем руду. По старому обычаю выводим мы печи: по восемь дней — сменами — час за час, приходится работать мехами. Так, как ты о простых печах рассказывал, — легче: надо, значит, переложить кладку. Ты посмотри — верно ли мы поняли тебя. Завод Путили у нас еще когда будет, а мехи переставить можно сейчас.
Мы вышли толпой. До поздней ночи водили меня зобатые по рудникам, показывали печи и раскрытые жилы. Месторождение богатое: целые ряды широких дровней, груженных рудою и углем, стояли под спусками откосов; под навесами обширных, из камней сложенных складов — сотни пудов сырья.
Мелчи и Гассан остались в сакле. Когда мы вернулись, они сидели недвижные и хмурые на бурке и седлах около нетронутого кунгана с чаем, что заварил Гассан, и выложенной из вьюков на полотенце еды.
— Чай простыл. Отчего вы не подкрепили свои силы?
Мелч-Им поднял глаза.
— Ты думаешь, мы дотронемся до пищи, пока будем в стране зобатых? Однажды, тому уже много лет, сюда заехал амлякдар; и не в эти скалы, к карлам, нет, — севернее, где живут люди. Он всего один глоток воды выпил: с тех пор у него зоб и глаза у него не держатся под бровями.
— А ты, Гассан?
Гассан сжал скулы.
— Я? Кто себе враг? Будь я проклят, если дотронусь до воды и хлеба!
Пришлось ужинать одному. Я предложил старшине разделить со мною трапезу. Он низко склонился, сел; взял лепешку, разломил ее надвое ритуальным, литургийным жестом, прошептав коротко и невнятно. Гассан вздрогнул.
— Что он сказал?
— Он колдует, таксыр. Он сказал: «Нас двое, но хлеб один. Мы разной крови, но хлеб один».
Мы заснули чуть не под самое утро. Побелевшее уже небо крылось тучами. Мелчи, ворча, как медведи, переговаривались о дивьей заставе.
На пользу пошла беседа о рудном промысле: зобатые «признали» нас. Старшина отрядил в помощь Мелчам четверых проводников и выслал гонца вверх по ущелью упредить о нашем прибытии: «Чтобы камень не ударил на пути. В наших горах — всякое бывает». И опять, смеясь, напомнил о бадахшанцах.
Путь через ущелья зобатых — два дня. Все время по дороге попадались рудники, плавильные печи, кузницы. На первом дневном привале осматривали (кто бы мог ожидать здесь, в Ванжских горах!) мастерскую ножниц.
Подарили на память.
— Постриги себе бороду, Гассан-бай, ножницами карлов…
Ехать было легко: путь широкий, небо пасмурное, нежарко, много воды. Мелчи прыгают через ручьи, высоко подбирая ноги: они даже брызг водяных боятся. По их преданию, зоб пошел оттого, что некий див в отместку охотнику, убившему любимого его тура, брызнул на него водою из горного потока. Стекла вода по усам, обожгла шею, вздула ее пузырями, а усы от волшебной воды отсохли до корня. Оттого у зобатых волосы растут только на бедрах.
— А ты видел у них волосы на бедрах?
— Откуда мне видеть!.. Рассказывают люди…