Матуа безнадежно махнул рукой, сгорбясь, поднялся из-за стола и вышел, тяжело шаркая ногами. Через минуту он вернулся, неся в руках что-то завернутое в тряпку. Положил на стол, развернул дрожащими пальцами. Перед нами лежал наган. Без ствола.
Епифанов осторожно взял оружие в руки, осмотрел его, передал Кантарии. Тот заглянул внутрь, поцокал языком.
— Харлампий, бух, бух, жадность тебя сгубила! Весь револьвер пожалел выкинуть, да?
— Дедова память! — прохрипел Матуа.
— Где ствол? — жестко спросил Епифанов. — Если в туалет выкинул, придется ломать.
Харлампий, кажется, понял наконец, что сопротивляться бесполезно.
— В навозную кучу сунул. На соседском участке.
— Пошли, покажешь, — поднялся Кантария. Вернулись через минуту.
— Сосед еще вчера растащил кучу по всему саду, — обескураженно пояснил Нестор.
— Ну что ж, — прихлопнул по столу ладонью Епифанов. — Поехали в министерство за металлоискателем… Когда найдем ствол, продолжим…
И тут случилось нечто совершенно неожиданное. Дрожа всем телом, поднялся Русик. У него прыгали губы, и мы не сразу даже поняли, что он говорит.
— Возь-ми-те ме-ня… Эт-то я у-бил…
НЕКТО, ПРОЯВИВШИЙ ИНИЦИАТИВУ
— Да никого он не убивал! — досадливо сказал Епифанов. — Это и раньше было понятно, а уж после баллистической экспертизы… Собственно, и экспертизы-то никакой не было — эксперт проводить ее побоялся. Еще, говорит, разорвет ствол в руках к чертовой матери — так там все заржавело. Он считает, что из этого нагана никто не стрелял лет шестьдесят как минимум.
Никита в возбуждении бегал по кабинету, половицы жалобно скрипели под его ногами.
— Но почему Русик… — начал я удивленно, и Епифанов остановился передо мной. Спросил:
— Помнишь старый анекдот про сумасшедшего, который думал, что он кукурузное зерно, и поэтому безумно боялся петуха? Так вот, положили его в больницу, подлечили, спрашивают: «Ну что, теперь знаете, что вы не зерно?» Он отвечает: «Знаю!» Отпустили его домой, он выходит во двор, а там петух. Больной — назад, прибегает к врачам, весь трясется от страха. «Я-то знаю, — говорит, — что я не зерно, но ведь петух-то не знает!»
Я все еще непонимающе смотрел на него, и Епифанов, вздохнув, объяснил:
— Ты представь, там, под горой, вовсю петушится бандит и мерзавец Серго Каличава. Он ходит, распушив боевой хвост, и публично заявляет, что, если милиция не арестует убийцу, он сам отомстит за племянника. А убийца, по общему мнению, кто? Русик Матуа! Это он в три дня проиграл Зазе кучу денег, это их видели ругающимися за два часа до убийства. И последняя точка: когда я сказал про металлоискатель, парень, наверное, живо себе представил, как понаедут из города милиционеры, как будут искать на участке у соседа ствол — и найдут. Максимум через полдня об этом будет известно всем внизу, и… Ты же видел, его прямо трясло от ужаса. Он с детства слышал, какой отчаянный человек Каличава, как он всегда держит свое слово… Ну и прикинул в отчаянии, что лучше признаться в убийстве, чем самому быть убитым. Мы-то с тобой знаем, что это не так, а он на самом деле боялся! — Епифанов удрученно покрутил головой: — И знаешь, что самое неприятное? На мальчишку действительно могло при неблагоприятных обстоятельствах пасть подозрение. Если бы, например, они наган не сохранили, а выкинули бы его куда-нибудь в речку. Ну и конечно, если бы мы не предполагали, кто убийца на самом деле.
— Кто?! — выпрыгнул я из своего зрительного ряда. Епифанов довольно ухмыльнулся произведенным впечатлением и сказал с грузинским акцентом:
ebooksa