— Ничего, мы еще посчитаемся… Посчитаемся, фриц! — одними губами шепчет Елин и еще теснее прижимает к ушам ладонями эбонитовые чашки наушников.
Тон гула, приближаясь, заметно изменяется, К вою моторов чужой подводной лодки присоединяются новые звуки — тонкое с присвистом сопенье. «Что бы это могло быть?» — проносится в мозгу Елина. И тут же приходит отгадка: «Лодка погружается. Видимо, считает, что мы на большей, чем она, глубине…» Мысль еще не успевает окончательно оформиться в сознании, а Елин уже командует в центральный пост:
— Точней держать глубину! Стоп электромоторы!.. Малый ход!..
«Нерпа» плавными толчками продвигается вперед. В эти минуты Елин чувствует подводную лодку, как никогда. Они словно срослись и стали единым организмом, человек и корабль. Послушная воле командира и умелым рукам рулевого, подводная лодка плавно поворачивает то вправо, то влево, не давая противнику определить ее место и точно прицелиться.
Где-то внизу, глубоко под «Нерпой», с рассекающим свистом проносятся выпущенные врагом торпеды.
— Вот и еще три — в белый свет, как в копейку, — доносится до Елина голос трюмного машиниста.
— А всего уже шесть, — тут же откликается штурманский электрик. — Две он вначале выстрелил, потом еще одну и вот эти три…
«Не шесть, а семь, — мысленно опровергает Елин. — Значит, в аппаратах у него осталась одна торпеда. Перезарядить торпедные аппараты он не успеет, да и не сможет, маневрируя с такими большими дифферентами…»
Словно в подтверждение его мыслей, старпом объясняет штурману:
— А ведь у фрица боезапас тю-тю. Недолго ему гарцевать…
Выпустив торпеды, вражеская подводная лодка куда-то исчезает. Ни с поверхности моря, ни из его глубины не доносится ни звука. В наушниках слышатся обычные шорохи, посвисты, потрескивания.
«Не выдержал фашист. Ушел! — радостно решает Елин и тут же возражает себе: — А если не ушел? Если притаился и ожидает своей минуты, чтобы ударить наверняка?.. Но ведь пока я медлю, он может перезарядить торпедные аппараты…» Спор с самим собой длится долго. Большим усилием воли Елин заставляет себя отказаться от соблазна всплыть на поверхность. «Не мог он уйти. Дождусь», — непреклонно решает он.
Время словно остановилось. Минуты тянутся часами. В крохотной рубке гидроакустика, до предела заполненной приборами, жарко и нестерпимо душно. От усталости и терпкого запаха нагретой масляной краски кружится голова и клонит ко сну. Тело наливается свинцом, и лень даже разогнуть одеревеневшую спину. Глаза застилает белесый туман, в котором все плывет и раскачивается.
Чтобы совсем не заснуть, Елин заставляет себя думать о делах, которые нужно решить с приходом в базу, о молодых рулевых и электриках, еще не сдавших экзамены по устройству подводной лодки, о коке, медлительном и нерасторопном парне, на которого жалуются матросы. Мысли, нестройные, обрывочные, скользят, не задерживаясь в сознании…
И вдруг, как удар электрического тока, — громкий рокочущий гул. Он совсем близко. Рядом. Теперь Елин отличит его от тысячи других звуков. Он встречается взглядом с глазами гидроакустика. В них нет страха — только непреклонная решимость.
Гул моторов субмарины наплывает с угрожающей быстротой. Судя по всему, она на одной глубине с «Нерпой».
Елин приказывает заполнить цистерну быстрого погружения, и «Нерпа» камнем летит ко дну. Стрелка глубиномера мчится по кругу циферблата, стремительно перескакивая с деления на деление.
«Быстрей!.. Ну, быстрей же!» — стиснув зубы, мысленно подгоняет ее Елин. Мозг пронзает грохот, накатывающийся падающей с гор лавиной. Кажется, он заполняет весь отсек, всю лодку, все море… Это торпеда! Изменять глубину или поворачивать уже поздно, этого не сделать в оставшиеся секунды. Грохот длится вечность, но прежде, чем он достигает своей высшей точки, Елину становится ясно: смерть пройдет мимо.
— Торпеда над нами! — кричат в центральном посту.
И снова в рубку входит тишина. В сдавивших голову наушниках все те же глухие посвисты, шорохи и скрипы. А затем неуверенный голос гидроакустика: