Факир

– Что случилось, – сказал Тиравалювер, – и кого вы ко мне привели?

Старший из парий ответил:

– Господин, мы только что задержали этого человека и в тот самый момент, когда он собирался проникнуть под своды Раджа-гопурама. На наш отклик он не овтетил. И, хотя он говорит на тамульском наречии и по платью принадлежить к касте браминов, мы признали в нем иностранца. А когда мы велели ему уходить, он отказался повиноваться.

– Отпустите этого человека, – сказал Тиравалювер, – и пусть он сам говорит.

Лже-брамин, почувствовав себя свободным от не особенно-то деликатных объятий парий, испустил вздох облегчения. Затем, сделав два шага вперед, он приложил руку к сердцу и поклонился, тщетно стараясь подражать индусским обычаям.

Ничего не возможно вообразить себе смешнее наряда этого неожиданного гостя. Индусские одежды, которыми он был покрыт, казалось, были сняты с какого- то утопленника, настолько они были мокры и в то же время смяты. Оно и понятно, потому что достойный мистер Токсон, которого, по всей вероятности, читатели без труда узнали, блуждал в течение нескольких часов в лесу, в поисках Гондапура, и, приняв на себя потоки разразившейся грозы, имел такой плачевный вид.

Однако, настолько он был нравственно удовлетворен тем, что отыскал, наконец, убежище нирванистов и достиг после стольких опасностей и трудов цели своих настойчивых поисков, что торжествующе улыбался своими неизменными золотыми очками.

И кланяясь верховному жрецу, он старался вложить в свое приветствие всю вежливость, на какую он только был способен.

Поклонившись, мистер Токсон выпрямился и, нисколько не обескураженный молчанием Тиравалювера, глядевшего на него мрачно и злобно, начал говорить приблизительно в следующих выражениях:

т Знаменитый и славный Тиравалювер, вы, благодаря вашим способностям, и в особенности вашим несравненным знаниям, получили звание верховного жреца этого святилища…

Мистер Токсон знал из работ по индийской литературе, с которой он был знаком, что все восточные народы любят цветистые обороты речи и дипломатически начал свою речь гиперболической похвалой.

Но он не окончил ее: верховный жрец прервал его грубым тоном.

– К делу, – сказал он. – Кто ты и чего ты хочешь?

– Кто я? – протянул Токсон, обворожительно улыбаясь. – Я доктор Джосуа-Томас-Альба Токсон из Чикаго, я – гражданин северо-американских Соединенных Штатов. Мое имя может быть и вам не безызвестно. Это я изоб…

– Этого достаточно. Откуда ты пришел?

– Сейчас из Ниджигула, куда я прибыл из Бенгалура; В Пондишери я высадился и…

– Чего же ты хочешь от нас?

Вопросы верховного жреца, короткие и резкие, следовали один за другим. И в тоже время он все более и более обнаруживал признаки раздражения, – морщил лоб, нахмуривал свои густые седые брови; зловещий огонек вспыхивал в его глазах. В сравнении же с доктором Токсоном, который почти совершенно растерялся от такого приема (а разве он мог рассчитывать на более радушный), Тиравалювер казался весьма хладнокровным. Мистер Токсон понял только одно, что Тиравалювер нисколько не походил на прочих азиатов и мало обращает внимания на его преувеличенные похвалы, поэтому в душе он решился отказаться от этой формы речи и твердым голосом, тоном, свойственным ему, заговорил откровенно:

– Я знаю, что сегодня вы справляете праздник богини Кали, патронессы секты нирванистов. Я знаю, что сегодня вы должны назначить нового верховного жреца, а также и преемника ему. Я знаю, что этот преемник, чтобы быть достойным своего звания, должен подвернуться семилетнему сну, должен быть погребен сообразно вашим постановлениям и правилам, чтобы в требуемый момент воскреснуть, конечно, не без вашей помощи.

– И, зная все это, я пришел сюда предложить себя вам в преемники. Я согласен подвергнуться этому испытанию. Похороните меня по вашим обрядам!