— Зарос-то как! Давно сидишь, что ли?
— Не спрашивай, — прикурив, ответил Дешин.
— Давно. Значит, скоро отпустят.
— Почему так думаешь? — быстро и настороженно спросил Дешин.
— Теперь долго не держат. Смысла нет. Воевать надо.
— Я хоть сейчас на фронт! — Дешин схватил себя за грудь: — Я фашистов!.. Я их, гадов!.. Да боюсь, не пошлют. Вышку мне, отец, приляпали.
— Не шути.
— Правду говорю. — Дешин произнес эти слова тихо и спокойно. Подошел к стене. Прислонился единой: — Вот и сижу, как в мышеловке. Дожидаюсь.
Каиров сокрушенно сказал:
— Выходит дело, каждую минуту тебя могут того? — и показал пальцами вверх.
— На помилование подал. Откажут, значит, того...
— Трудно ждать?
— Ой как трудно! — Дешин закрыл глаза. — Лучше бы пулю в лоб. Сразу. Чтобы не думать. Сыграть в ящик не страшно. Страшно думать об этом.
— Может, оно там спокойнее.
— А на хрена мне покой нужен, если земля останется, а меня не будет! Это же все... Больше не закуришь, девку не обнимешь. Песню не услышишь...
— Ох! — Каиров, покряхтывая, вынул из сумки разводной ключ, присел на корточки возле батареи парового отопления. Хмуро и укоризненно посмотрел на Детина: — Натворил ты, видать, малый, дел нехороших, раз по такой строгости к тебе подошли.
— Офицера задавил, — моргнул Дешин короткими ресницами. И тоска была в его голосе. И страх.
— Шофер... — Каиров осуждающе покачал головой: — Водить машину не умеешь — ходи пешком.
— Я?! Ты не мели глупостей, отец! Я девять лет за баранку держался, — Теперь в голосе звучала только обида. Нет, пожалуй, не одна обида, но и раздражение.
— Он к тебе сам под колеса бросился?